Любимейший!
Я подошла к новому повороту на дороге. Немало писем к тебе было написано мной в этой старой башне за прошедшие три года. И вот я пишу последнее, а потом мне, вероятно, долго, долго не придется писать, так как просто не будет нужды в письмах. Всего через несколько недель мы станем принадлежать друг другу навсегда. Мы будем вместе. Только подумай — быть вместе, говорить, гулять, обедать, мечтать, строить планы вместе, разделять радости друг друга, превращать наш дом мечты в родной дом!
Сначала три года казались вечностью. А теперь они позади — прошли, не оставив следа. Это были очень счастливые годы, если не считать тех первых месяцев, которые отравили мне Прингли. Потом жизнь текла как прекрасная золотая река. Моя вражда с Принглями кажется мне дурным сном. Теперь они любят меня за мои качества; они забыли, что когда-то питали ненависть ко мне. Вчера Кора Прингль, одна из многочисленных принглевских вдов, принесла мне букет роз, и на бумажной полоске, обмотанной вокруг стеблей, была надпись: «Самой милой из всех учительниц на свете». Подумать только! Кто бы мог ожидать такого внимания от Принглей!
Джен в глубоком горе из-за того, что я уезжаю. Я буду с интересом следить за ее успехами. Она незаурядна и в какой-то мере непредсказуема. Одно несомненно: ее жизнь не будет бесцветным существованием. Недаром она так похожа на Бекки Шарп.
Льюис Аллен собирается в Мак-Гил[78]. Софи Синклер поступает в учительскую семинарию; затем она собирается преподавать, пока не накопит достаточно денег, чтобы пойти в школу драматического искусства в Кингспорте. Майра Прингль осенью начнет выезжать в свет. Она так хороша собой, что если даже не узнает сослагательное наклонение, встретившись с ним на улице, это не будет иметь абсолютно никакого значения.
И нет больше маленькой соседки по другую сторону увитой диким виноградом стены сада. Маленькая Элизабет навсегда уехала из мрачного дома, куда не заглядывает солнце, — уехала в свое Завтра. Если бы я оставалась в Саммерсайде, мне было бы очень грустно — мне не хватало бы ее. Но при нынешних обстоятельствах я только радуюсь. Пирс Грейсон увез ее с собой. Он не возвращается в Париж, а будет жить в Бостоне. Элизабет горько плакала, когда мы расставались, но ей так хорошо с отцом, что, я уверена, ее слезы скоро высохнут. Миссис Кембл и Женщина весьма мрачно отнеслись к тому, что произошло, и возложили вину за все на меня — с чем я согласилась охотно и без раскаяния.
— Здесь она жила в хороших условиях, — с величественным видом заявила миссис Кембл.
«Но никогда не слышала ни единого ласкового слова», — добавила я про себя, но вслух этого не сказала.
— Теперь, дорогая мисс Ширли, я, наверное, всегда буду Бетти, — это было последнее, что сказала Элизабет. — Только, — сделала она одну оговорку, — когда я буду скучать о вас, тогда я буду Лиззи.
— Не смей быть Лиззи, что бы ни случилось! — сказала я.
Мы обменивались воздушными поцелуями, пока могли видеть друг друга, и я поднялась к себе в башню со слезами на глазах. Она была так прелестна, это милое золотистое создание, и всегда представлялась мне маленькой эоловой арфой[79], готовой мгновенно отозваться на легчайшее дуновение любви, коснувшееся ее.
Дружба с ней была необыкновенным переживанием. Надеюсь, Пирс Грейсон поймет, что за дочь у него, — и, мне кажется, он уже понимает. В его словах звучали глубокая благодарность и раскаяние.
— Я не сознавал ни того, что она больше не младенец, ни того, как чуждо ей по духу ее окружение. Спасибо, тысячу раз спасибо за все, что вы сделали для нее.
Я отдала оправить в рамку карту нашей сказочной страны, а потом подарила ее Элизабет на память.
Мне жаль покидать Шумящие Тополя. Конечно, я немного устала от жизни на чемоданах, но я любила эту комнату — любила прохладные утренние часы, которые проводила у моего окна, любила мою кровать, на которую, в подлинном смысле слова, взбиралась каждый вечер, любила мою голубую, похожую на пончик, подушку, любила все ветры, что дули вокруг башни. Боюсь, я никогда больше не буду так дружна с ветрами, как была здесь. И будет ли у меня когда-нибудь опять комната, из которой я смогу наблюдать и рассветы, и закаты?
Шумящие Тополя и связанные с ними годы становятся для меня прошлым. Я сдержала свои обещания. Я никогда ни словом не обмолвилась о существовании тайничка тетушки Четти и не выдала ничей секрет употребления пахты.
Я думаю, всем им грустно, оттого что я уезжаю, и мне это приятно. Было бы ужасно знать, что они рады моему отъезду или что им не будет чуточку не хватать меня, когда я уеду. Вот уже неделю Ребекка Дью готовит все мои любимые блюда — и даже
ebooksa