Аня из Инглсайда

— Старые деревья да коровы. Я видела это сотню раз. Ты иногда бываешь ужасно странной, Ди Блайт. Я не хочу тебя обидеть, но иногда мне кажется, что у тебя не все дома. Мне вправду так кажется. Но я полагаю, ты ничего не можешь с этим поделать. Говорят, твоя мать всегда так же бредит… Ну, вот и наш дом.

Ди растерянно смотрела на дом Пенни и переживала первое глубочайшее разочарование. Неужели это «особняк», о котором говорила Дженни? Дом, конечно, был довольно большим и имел пять эркеров, но отчаянно нуждался в покраске, да и значительная часть «деревянного кружева» отсутствовала. Крыльцо заметно покосилось, а некогда красивое старинное веерообразное окно над парадной дверью было разбито. Ставни висели криво, на многих окнах красовались трещины, заклеенные полосками оберточной бумаги, а «красивая березовая роща» за домом представляла собой несколько голых, в наростах старых деревьев. Амбары были в полуразрушенном состоянии, двор завален старыми ржавыми фермерскими машинами и инструментами, а сад казался настоящими джунглями сорной травы. Ди никогда в жизни не видела такого неухоженного дома, и впервые в ее душе шевельнулось сомнение: а все ли рассказы Дженни правдивы? Мог ли кто-нибудь, даже в девять лет, столько раз быть на волосок от гибели? Внутри дом оказался ненамного лучше, чем снаружи. В гостиной, куда ввела ее Дженни, пахло плесенью и пылью. Потолок пугал пятнами и трещинами. Знаменитый мраморный камин был просто нарисован — даже Ди ясно видела это — и задрапирован отвратительно некрасивым японским шарфом, державшимся на месте благодаря выставленным в ряд чашкам. Обвисшие кружевные занавески давно пожелтели и порвались во многих местах, а шторы оказались обтрепанными по краям кусками сильно потрескавшейся синей бумаги с огромными корзинами роз, изображенными посередине каждого из них. Что же до чучел сов, которых, по утверждению Дженни, было полно в гостиной, то в одном углу действительно стоял маленький застекленный шкафчик с тремя довольно пыльными и затертыми чучелами птиц — одно из них совсем без глаз. Ди, привыкшей к красоте и достоинству Инглсайда, эта комната казалась чем-то увиденным в дурном сне. Однако, как ни странно, Дженни, судя по всему, совершенно не сознавала того, что существует какое-то несоответствие между ее описаниями и реальностью, и бедная Ди спрашивала себя, уж не приснилось ли ей все то, что Дженни рассказывала о своем доме.

Возле дома было, пожалуй, веселее. Маленький домик для игр, построенный мистером Пенни на опушке елового леска, выглядел как настоящий дом в миниатюре, и вызвал у Ди большой интерес, а поросята и жеребенок в самом деле были просто прелесть. Что же до щенков дворняжки, никто не стал бы отрицать, что они не менее мохнатые и милые, чем если бы принадлежали к одному из самых благородных собачьих родов. Одного из них Ди нашла особенно очаровательным — с длинными коричневыми ушками и белым пятном на лбу, крошечным красным язычком и белыми лапками. Она испытала горькое разочарование, узнав, что все они уже кому-то обещаны.

— Хотя я не уверена, что мы дали бы вам щенка, даже если бы еще никому их не обещали, — сказала Дженни. — Дядя Бен очень придирчиво выбирает дома, в которые отдает своих собак. Мы слышали, что у вас в Инглсайде не прижилась ни одна собака. Вы, должно быть, какие-то не такие. Дядя говорит, собаки знают про своих хозяев то, чего другие люди не знают.

— Ничего плохого они про нас знать не могут! — воскликнула Ди с негодованием.

— Ну, надеюсь, что нет. Твой отец жестоко обращается с твоей матерью?

— Нет, конечно, нет!

— Я слышала, что он бил ее, бил, пока она не завопила. Но в это я, конечно, не поверила. Ужасно, как люди лгут, правда? Во всяком случае, ты, Ди, всегда нравилась мне, и я всегда буду выступать в твою защиту.

Ди чувствовала, что она должна быть очень благодарна Дженни за это, но почему-то благодарности не испытывала. Ей все больше становилось не по себе, а романтичный ореол, окружавший Дженни, неожиданно и безвозвратно исчез. Она не испытывала прежнего трепета, слушая рассказ Дженни о том, как та чуть не утонула, упав в мельничный пруд. Ди не поверила в это… Дженни просто все это вообразила. И вероятно, дядя-миллионер, и тысячедолларовое бриллиантовое кольцо, и тетя-миссионерка в Индии тоже были плодом воображения. Все иллюзии Ди развеялись как дым.

Но еще оставалась Гэмми. Уж она-то, безусловно, существовала. Когда Ди и Дженни вернулись в дом, тетя Лина, полногрудая, краснощекая особа, в не слишком свежем ситцевом платье, сказала им, что Гэмми хочет видеть гостью.

— Гэмми прикована к постели, — объяснила Дженни. — Мы всегда ведем всех, кто приходит, наверх — повидать ее, а иначе она злится.

— Смотри не забудь спросить, как ее спина, — предупредила тетя Лина. — Она не любит, когда люди забывают о ее спине.

— И о дяде Джоне, — добавила Дженни. — Не забудь спросить ее, как чувствует себя дядя Джон.

— Кто такой дядя Джон? — поинтересовалась Ди.

— Это ее сын, который умер пятьдесят лет назад, — объяснила тетя Лина. — Перед смертью он несколько лет болел, и Гэмми привыкла к тому, что люди всегда спрашивали ее, как он себя чувствует. Теперь ей этого не хватает.

У дверей комнаты Гэмми Ди вдруг оробела. Она почувствовала, что ее пугает встреча с этой невероятно старой женщиной.

— В чем дело? — спросила Дженни. — Никто тебя не укусит.

— Она… она действительно жила до потопа, Дженни?

— Конечно нет. Кто сказал такую чушь? Но ей исполнится сто, если она доживет до своего следующего дня рождения. Заходи!

Ди вошла, робко и осторожно. В маленькой, тесной спальне, где царил ужасный беспорядок, на огромной кровати лежала Гэмми. Ее лицо, невероятно морщинистое и высохшее, напоминало мордочку старой мартышки. Она всмотрелась в Ди запавшими, с покрасневшими веками глазами и сказала брюзгливо: