– А не приходила тебе в голову мысль лишить себя жизни?
– Пресвятая дева Мария! — воскликнула, не поднимая головы, Тринидад и постучала костяшками пальцев по ножке стола. — Нет, никогда, падре!
Падре Анхель рукой поднял ее голову и, к своему отчаянию, обнаружил, что глаза девушки наполняются слезами.
– Ты хочешь сказать, что мышьяк тебе и вправду нужен был только для мышей?
– Да, падре.
– Тогда почему ты плачешь?
Тринидад попыталась снова опустить голову, но он твердо держал ее за подбородок. Из ее глаз брызнули слезы, и падре Анхелю показалось, будто по его пальцам потек теплый уксус.
– Постарайся успокоиться, — сказал он ей. — Ты еще не закончила исповедь.
Он дал ей выплакаться и, когда почувствовал, что она уже не плачет, сказал мягко:
– Ну хорошо, а теперь расскажи мне.
Тринидад высморкалась в подол, проглотила вязкую, соленую от слез слюну, а потом заговорила снова своим низким, на редкость красивым голосом.
– Меня преследует мой дядя Амбросио, — сказала она.
– Как это?
– Он хочет, чтобы я позволила ему провести ночь в моей постели.
– Рассказывай дальше.
– Больше ничего не было, — сказала Тринидад. — Ничего, клянусь богом.
– Не клянись, — наставительно сказал падре. И тихо, как в исповедальне, спросил: — Скажи, с кем ты спишь?
– С мамой и остальными женщинами, — ответила Тринидад. — Нас семь в одной комнате.
– А он?
– В другой комнате, где мужчины.