– Никто не вправе препятствовать людям выражать свои мысли, — продолжал алькальд, разрывая картонку.
Швырнув обрывки в мусорницу, он подошел к туалетному столику вымыть руки.
– Вот видишь, Гвардиола, — наставительно сказал судья, — к чему приводит лицемерие.
Алькальд посмотрел в зеркало на парикмахера и увидел, что тот поглощен работой. Пристально глядя на него, он начал вытирать руки.
– Разница между прежде и теперь, — сказал он, — состоит в том, что прежде распоряжались политиканы, а теперь — демократическое правительство.
– Вот так, Гвардиола, — сказал судья Аркадио, лицо которого было покрыто мыльной пеной.
– Все ясно, — отозвался парикмахер.
Когда они вышли на улицу, алькальд легонько подтолкнул судью Аркадио в сторону суда. Дождь зарядил надолго, и казалось, что улицы вымощены мылом.
– Я считал и считаю, что парикмахерская — гнездо заговорщиков, — сказал алькальд.
– Они только говорят, — сказал судья Аркадио, — и на этом все кончается.
– Это-то мне и не нравится, — возразил алькальд. — Слишком уж они смирные.
– В истории человечества, — словно читая лекцию, сказал судья, — не отмечено ни одного парикмахера, который был бы заговорщиком, и ни одного портного, который бы таковым не был.
Алькальд выпустил локоть судьи Аркадио только тогда, когда усадил того во вращающееся кресло. В суд вошел, зевая, секретарь с напечатанным на машинке листком.
– Ну, — сказал ему алькальд, — принимаемся за работу.
Он сдвинул фуражку на затылок и взял у секретаря листок.
– Что это?
– Для судьи, — сказал секретарь. — Список тех, на кого не вывешивали листков.
Алькальд изумленно посмотрел на судью.
– Черт побери, — воскликнул он, — значит, вас это тоже интересует?
– Это как чтение детектива, — извиняющимся голосом сказал судья.