Сто лет одиночества

22
18
20
22
24
26
28
30

– Именно, — подтвердил алькальд. — Предположим, например, — все так же спокойно продолжал он, — что за три дня угнали двести голов.

– Если бы! — вздохнул дон Сабас.

– Значит, двести, — сказал алькальд. — Вы знаете условия: с каждой головы пятьдесят песо муниципального налога.

– Сорок.

– Пятьдесят.

Молчание дона Сабаса было знаком согласия. Он сидел, откинувшись на спинку пружинящего кресла, вертел на пальце кольцо с черным блестящим камнем, и сто взгляд был прикован к воображаемой шахматной иске.

Алькальд смотрел на него пристально и без малейшего намека на жалость.

– Но это еще не все, — продолжал он. — С сегодняшнего дня весь скот из наследства Хосе Монтьеля, у кого бы он ни оказался, находится под защитой муниципалитета.

Ответа не последовало, и он продолжал:

– Эта бедная женщина, как вам известно, совсем рехнулась.

– Ну а Кармайкл?

– Кармайкл, — сказал алькальд, — уже два часа находится под охраной.

Дон Сабас окинул его взглядом, который можно было счесть при желании как восхищенным, так и растерянным, и вдруг, затрясшись в неудержимом

– Какой случай, лейтенант, а? Вам, наверно, такое и не снилось!

К вечеру у доктора Хиральдо появилось отчетливое чувство, будто он вернул себе немалую часть своего прошлого. Миндальные деревья на площади снова покрылись пылью. Еще одна зима подходила к концу, но ее тихие, крадущиеся шаги оставляли глубокий след в его памяти.

Падре Анхель возвращался с вечерней прогулки, когда увидел, как доктор пытается просунуть ключ в замочную скважину своей приемной.

– Вот видите, доктор, — улыбнулся он, — даже дверь не откроешь без воли божьей.

Он повернул в замке ключ, и теперь все его внимание принадлежало падре Анхелю. В сумерках лицо падре казалось расплывчатым багровым пятном.

– Минутку, падре, — сказал доктор и взял его локоть. — Мне кажется, у вас не в порядке печень.

– Вы так думаете?