– Пап, кто-то может смотреть на нас свысока, но мыто не можем так к себе относиться. У нас, конечно, есть сильные стороны. Ты мастер скотину оценивать, мы с сестрёнкой преуспели в поедании мяса.
– Какая же это сильная сторона, сынок? – вздохнул отец.
– Пап, ты прекрасно знаешь, что человек не может походя съесть пять цзиней мяса, да ещё в непринуждённой манере. И далеко не случайно он может с одного взгляда почти с абсолютной точностью определить вес брутто скота и выход мяса. Неужели эти наши качества нельзя считать сильной стороной? Если даже это не достоинства, что ещё можно считать таковыми в этом мире?
Отец покачал головой:
– Мне кажется, сынок, твоя сильная сторона не поедание мяса – это способность из ложного утверждения выводить правильное решение. Тебе бы надо пойти разглагольствовать туда, где этим занимаются на высоком уровне. Может, в ООН? Поезжай в ООН, будешь там профессионально препираться с другими по пустякам.
– Пап, если посмотреть на выбранное тобой для меня место – ООН, то что мне там делать? Там все одеты по-европейски, все из себя что-то строят, я терпеть не могу ограничений, а самое главное – там нет мяса, нет мест, где можно поесть мяса, боюсь, то же самое и в раю, туда я тоже не попаду.
– Я не спорю, – беспомощно произнёс отец. – Но как говорили раньше, раз ты уже не считаешь себя ребёнком, то сам неси за себя ответственность. В будущем не жалуйся на меня, и этого довольно.
– Успокойся, пап, будущее – что оно такое? Зачем нам думать о каком-то будущем? Как гласит пословица: «Когда повозка подкатит к горе, дорога всегда найдётся, при встречном ветре корабль тоже может плыть», «Счастливому не нужно суетиться, несчастный безрассудно впадает в панику». Лао Лань сказал, что нас с сестрёнкой правитель небесный послал есть мясо, а когда мы наедимся, всё выделенное нам мясо он вернёт – никакого будущего не будет, мы думать о нём не будем!
Глядя, что отец не знает, смеяться ему или плакать, я в душе ощутил невероятную радость. Я ясно осознал, что, пройдя через соревнование по поеданию мяса, я превзошёл отца раз и навсегда. Отец, перед которым я раньше преклонялся, уже не был достоин моего поклонения. Да что там, даже Лао Лань тоже не был достоин моего почитания. Я понял одну истину: в мире всё кажется очень сложным, а на самом деле всё просто. В действительности вопрос в мире лишь один – это вопрос мяса. Людей в мире много, но, по сути дела, они классифицируются по мясу, а именно: те, кто ест мясо, и те, кто его не ест, умеющие есть мясо и не умеющие. Умеющие есть мясо, которым оно не достаётся, и те, кому оно достаётся, но они не умеют его есть. Есть ещё испытывающие счастье от его поедания и испытывающие муку. Среди множества людей таких, как я – желающих поесть мяса, умеющих есть его, любящих есть его, и в любое время могущих поесть его, и испытывающих счастье, поев его, – таких совсем немного, и это главная причина моей уверенности в себе. Вы только посмотрите, мудрейший, стоит заговорить о мясе, я тут же становлюсь человеком, который готов говорить об этом без остановки. Знаю, людей это раздражает. Поэтому не будем на время говорить о мясе, а поговорим о переодетом крестьянином журналисте.
В драном синем халате, серых штанах, жёлтых кедах, с книжной сумкой цвета хаки через плечо, старой и битком набитой, таща тощего барана, он смешался с продавцами скотины. Халат у него был засален дальше некуда, штаны слишком длинные, вся одежда болталась, как на пугале. Волосы торчали в беспорядке, белоснежное личико, шныряющие туда-сюда глазки. Я сразу заметил его странность, но с самого начала мне даже в голову не пришло, что он может оказаться журналистом. Когда мы с сестрой проходили мимо, он бросил на нас взгляд и тут же отвёл его. В выражении глаз мне почудилось что-то неладное, и я внимательно оглядел его с головы до ног. Он уклонялся от моего взгляда, устремив глаза в небеса, а ещё вытягивал губы, посвистывая с деланой непринуждённостью. Чем дольше он вёл себя таким образом, тем больше я чувствовал, что совесть у него нечиста. Но у меня и мысли не было, что это может быть переодетый журналист, я счёл его мелким хулиганом из предместий, который стащил у земляка барана и притащил продавать. Я даже хотел сказать ему, мол, не бойся, мы тут занимаемся только закупкой скота и никогда не интересуемся, откуда он. Мы прекрасно знаем, что ни у одного быка, которых приводят сюда эти барышники из западных уездов, нет законного происхождения, но принимаем их без сбоев. Понаблюдав немного за этим человеком, я посмотрел на его барана. Это был старый домашний баран, валух с изогнутыми рогами. Шерсть только что пострижена, сразу видно, что домашними ножницами, на разную глубину, кое-где поранена кожа, остались струпья. Поистине жалкий вид, кожа да кости, к тому же стриженый, с шерстью он, может быть, выглядел чуть получше. Сестрёнку привлекли эти свежесостриженные места на теле барана, она протянула руку, чтобы погладить их. Баран испугался и рванулся вперёд, словно рука сестрёнки была заряжена электричеством. Застигнутый врасплох, этот тип пошатнулся, и баран волок его пару метров. Потом длинная верёвка выскользнула из его руки, и баран неторопливо потрусил, таща её вдоль очереди пришедших продавать скот. Он побежал догонять барана. Пытался наступить на волочащуюся по земле верёвку, но после нескольких попыток у него так и не получилось. Бежал он большими шагами, размахивал руками тоже широко, и со стороны это смотрелось очень забавно. Он будто нарочно представлялся, чтобы привлечь внимание. Когда наступить ногой на верёвку не получилось, стал ловить её руками. Но всякий раз, когда он нагибался, верёвка ускользала вперёд. Его неуклюжие и комичные движения вызывали в толпе взрывы хохота. Я тоже рассмеялся. Сестрёнка со смехом спросила:
– Брат, что это за человек такой?
– Болван, но очень забавный, – сказал я.
– По-твоему, он дурачок? – спросил мужчина с четырьмя собаками. – Похоже, он нас знает, а мы его не знаем. – Накинутую куртку он придерживал рукой и посасывал трубку. – Я считаю, никакой он не дурачок, – продолжал он, далеко сплюнув, – видел его глаза? Так и бегают во все стороны. – Мужчина глянул на меня и добавил вполголоса: – Недобрый человек, у добрых людей таких глаз не бывает.
Я понял, на что он намекает, и так же негромко сказал:
– Знамо дело – воришка.
– Вам надо бы в полицию сообщить, пусть пришлют наряд и арестуют его.
– Мы, дядюшка, – указал я подбородком на огромное сборище скота и продавцов, – такими делами не занимаемся.
– В день жертвоприношения духу земли грянет гром, везде окажется одно ворьё, – сказал он. – Я вообще-то этих четырёх собак собирался выкармливать ещё месяц, а потом продать, но дальше кормить не стал. Эти похитители собак придумали какое-то тайное одурманивающее снадобье, в собачьем загоне рассыплют – собаки тут же падают, а потом вези их за тридевять земель – только через пару дней очнутся.
– А вы знаете, о каком виде тайного снадобья идёт речь? – нарочито безразличным тоном спросил я. Потому что становилось прохладнее, городским жителям требовалось снадобье, возбуждающее любовный пыл, появились котлы с собачатиной. Нам нужно было поставлять собачье мясо в город и, стало быть, решать вопрос с его промывкой. Я знал, что у мясных собак тоже вырастают острые зубы, и, если разыгрывался собачий норов, кусались они немилосердно. Снадобье такой эффективности как раз решало бы наши проблемы. Мы могли бы сперва усыплять собак, потом подвешивать их и промывать. После промывки приведёшь их в чувство, глядишь, проблема не так уж и велика. Потому что к этому времени они растолстеют, как свиньи, утратят способность кусаться, нужно перетащить их, как мёртвых, в забойный цех, хотя тогда они ещё не мёртвые.
– Говорят, это порошок красного цвета, бросишь на землю, может послышаться глухой хлопок, и поднимается облачко красного дыма, кое-кто говорит, что он может испускать странный запах, не ароматный и не зловонный, сколько бы ни было злых собак, все от этого дыма теряют сознание. – И продолжал голосом, в котором сквозили негодование и ужас: – Они идут тем же путём, что и тётки, которые используют снотворное для похищения детей, у них секта своя есть, а мы – простые крестьяне. Откуда нам знать, как они эти порошки готовят? Наверняка из чего-то диковинного и странного, что и отыскать непросто.