Лягушки

– Ух и надоел же этот тип! – будто извиняясь, но кичливым тоном продолжал ряженый Санчо. – Все время вытворяет за нашей спиной что-нибудь, чтобы испортить нам репутацию. От имени хозяина нашего заведения приношу вам, господин и госпожа, наши извинения. Думаю, однако, для вас, наверное, не будет в тягость пожертвовать незадачливому рыцарю пару сигарет или несколько монет.

– Ну что вы, о чем вы говорите… – Я почувствовал, как непросто примениться к манере речи этого толстяка-официанта, это же не кино и не театр, при чем здесь такая наигранность. – А что, он у вас здесь работает?

– Сказать по правде, почтенный, когда мы еще только открыли это дело, хозяин пожалел его, придумал этот наряд, чтобы он вместе со мной стоял у входа и зазывал посетителей. Но он… Недостатков у него слишком много – и пьет, и курит; как войдет в раж, так у него все из рук и валится. А тут еще пса какого-то привел паршивого, который от него ни на шаг не отходит. Вдобавок гигиену не соблюдает. Я вот дважды в день моюсь, пусть физиономии у нас не ахти, но от тела должно пахнуть так, чтобы у людей душа радовалась. Это профессиональная этика официантов высокого класса. А этот каналья, может, пару раз под хороший ливень попал, а так и не мылся ни разу. И запашок от него идет такой, что посетителей с души воротит. А еще раз за разом нарушает запрет хозяина вымогать у посетителей деньги. Будь я хозяином, я бы такого нахала давно бы уже вытурил, но наш хозяин – душа человек, столько возможностей ему предоставлял в надежде, что тот переменится к лучшему. Но такие люди обыкновенно не меняются, как собаку не отучить бросаться на дерьмо. Хозяин ему и деньги давал, надеясь, что он больше не появится, но тот деньги потратил и заявился снова. На месте хозяина я давно бы в полицию сообщил, но хозяин, человек великодушный, снес и это, пусть и бизнес пострадал. – Тут толстяк перешел на шепот: – Потом я узнал, что они с хозяином вместе в школе учились, но даже если так, зачем надо терпеть такого одноклассника. Впоследствии один человек пожаловался-таки хозяину на то, что от Дон Кихота несет какой-то кислятиной, и на блох от этого паршивого пса. Хозяин потратился и нанял человека, который силой затащил его в баню и отмыл как следует вместе с псом. Это уже стало правилом: каждый месяц его насильно моют. Так этот тип не только спасибо не скажет, он всякий раз еще скандал закатывает, его моют, а он орет благим матом: «Ли Шоу, мерзавец этакий, все рыцарское достоинство мое подрываешь!»

После этого ужина, сенсей, мы со Львенком в подавленном настроении шли по берегу реки в наше новое жилье. Встреча с Чэнь Би вызвала в душе бурю самых разных чувств. О прошлом страшно было даже вспоминать. За эти десятилетия все настолько переменилось, столько всего произошло, о чем мечтали и о чем даже мечтать не приходилось, столько всего, когда-то такого серьезного, что можно было и головы не сносить, стало смехотворным. Мы не заговаривали, но в душе, наверное, думали об одном.

Второй раз, сенсей, я увидел его в больнице особой экономической зоны. Туда вместе с нами пошли Ли Шоу и Ван Гань. Его сбила машина городского управления общественной безопасности. По словам водителя-полицейского, в пользу которого свидетельствовал и стоявший у обочины очевидец, полицейская машина следовала, как обычно, когда на дорогу с обочины внезапно выбежал Чэнь Би – ну словно смерти искал, – а за ним следом вылетел еще и этот пес. От удара Чэнь Би отлетел в придорожные кусты, а пес попал под колеса. Чэнь Би получил множественные переломы обеих ног, повредил руку и позвоночник, но без угрозы для жизни. Ну а пес отдал жизнь за хозяина.

О том, что Чэнь Би ранен, нам сообщил Ли Шоу. По его словам, полицейские по сути дела не несли никакой ответственности, но учитывая ситуацию Чэнь Би и то, что он согласился на сделку, управление безопасности согласилось возместить десять тысяч юаней. При таком тяжелом ранении этих десяти тысяч явно было недостаточно. Я понимал, что Ли Шоу в основном созвал нас, старых однокашников, навестить Чэнь Би в больнице, чтобы собрать денег на медицинские расходы.

Его положили в большую палату на двенадцать коек, на койку у окна под номером девять. Дело было в начале пятого месяца, за окном с густым ароматом пышно распускалась красная магнолия. Несмотря на множество коек, за гигиеной в палате следили хорошо. Условия хоть и не сравнить с большими больницами Пекина и Шанхая, но по сравнению с тем, что представлял собой двадцать лет назад здравцентр народной коммуны, прогресс просто огромный. В те годы я, сенсей, месяц провел в этом здравцентре, ухаживая за матушкой. В койках было полно вшей, стены в потеках крови, полчища мух. Как вспомнишь, так мурашки по коже. Чэнь Би лежал лицом вверх, обе ноги в гипсе, правая рука тоже, двигать он мог лишь левой.

Увидев нас, он отвернулся.

Ван Гань непринужденно заговорил, чтобы разрешить неловкую ситуацию:

– Великий рыцарь, что приключилось? С мельницами сражался? Или с соперником на дуэли?

– Просто представить не могу, как тебя угораздило под полицейскую машину попасть! – сокрушался Ли Шоу.

– Изображать кого-то он мастер, рыцарем прикинется и не станет разговаривать с нами, – заявила Львенок, обвиняя во всем Ли Шоу. – И тебя дурачком выставляет.

– Какой же он дурачок? – возразил Ли Шоу. – Он принц, прикидывающийся сумасшедшим.

Тот вдруг разрыдался в голос. Уткнулся отвернутым лицом еще ниже, подергивая плечом и царапая здоровой левой рукой стену.

В палату влетела высокая худая медсестра. Обвела нас ледяным взглядом, потом похлопала по изголовью кровати и строго сказала:

– Номер девять, не скандалить.

Плач тут же прекратился, он повернул голову в исходное положение и уставился на нас мутным взглядом.

Указав на букет цветов, который мы поставили на тумбочку у кровати, медсестра брезгливо принюхалась и приказным тоном заявила:

– По правилам больницы приносить в палаты цветы не разрешается.

– Что это за правила такие? – недовольно фыркнула Львенок. – Даже в крупных больницах Пекина нет такого.