Лягушки

Я встал, и хотя раны болели, живот сводило от голода, ноги подгибались, в глазах рябило, но решимости моей было уже не сломить. Сначала я подумал, что многие еще могут глазеть на меня, но на самом деле никто не смотрел, даже двое охранников у ворот Центра не обращали на меня внимания, и это подтверждало слова Ли Шоу. Подумав о нем, я вспомнил и о ребенке в животе у Чэнь Мэй, но в тот момент мои чувства были уже совсем иными, чем утром. Тогда я еще хотел во что бы то ни стало избавиться от этого ребенка, а теперь думал иначе. Стоило мне обернуться и глянуть на рекламный щит, как мысль заработала совершенно ясно и четко: я хочу этого ребенка! Мне он абсолютно необходим! Это же ниспосланное мне небесным правителем сокровище, и все мои трудности – для того, чтобы получить его.

Должен сказать, сенсей, что на этом рекламном щите были размещены сотни увеличенных фотографий младенцев. Одни улыбаются, другие плачут; кто закрыл глаза, кто прищурился; кто смотрит круглыми глазенками, кто прикрыл один глаз; одни смотрят вверх, другие прямо перед собой; кто-то протянул ручки, словно пытаясь что-то поймать; кто-то сжал кулачки, будто чем-то недоволен; у одних ручка засунута в рот, у других обе прижаты к ушкам; одни смеются с открытыми глазами, другие с закрытыми; кто-то плачет, открыв глаза, кто-то – зажмурившись; одни безволосые, другие с полной головкой черных волосиков; у одних волосики золотисто-рыжие, мягкие, у других – бархатистые, льняные, отливающие блеском; у кого-то личико в морщинах, как у старика, другие – толстощекие, с торчащими ушками, как поросята; одни белые, как вареные танъюани[108], другие – черные, как угольные шарики; одни надули губки, будто сердились, другие растянули ротик, словно в крике; кто-то словно ищет ртом сосок, кто-то закрыл рот и отвернулся, будто отказываясь сосать грудь; один высунул весь красный язычок, другой показывает лишь розовый кончик; у кого-то ямочки на обеих щеках, у кого-то только на одной; у одних веки с парой складок, у других лишь с одной; у одних головка кругленькая, арбузиком, у других – вытянутая, как зимняя тыква; у одних брови сомкнуты, как у мыслителя, у других взгляд вольный и брови взлетают, как у актера… В общем у каждого из этого сонма младенцев свое обличье и выражение, они безмерно трогательны, и каждый невероятно мил. Из надписи на щите я узнал, что это коллективная фотография детей, появившихся на свет за два года со дня открытия центра, демонстрация их успехов. Вот уж поистине великое дело, благородное, счастливое… Глубоко растроганный, я был весь в слезах, сенсей, я услышал самый священный зов, испытал самое прекрасное чувство в мире людей – горячую любовь к жизни, по сравнению с которой другая любовь вульгарна, низменна. Я почувствовал, сенсей, что моя душа прошла торжественный обряд крещения, ощутил, что наконец получил возможность искупить мои прошлые прегрешения вне зависимости от их причин и последствий, мне хотелось протянуть руки и принять этого младенца, ниспосланного мне небесами!

11

В тот день, сенсей, перед этим рекламным щитом с множеством детских фотографий моя душа прошла торжественный обряд крещения. Мне необходимо было пройти через все свои колебания, непонимание, подвергнуться уколам, избиению, поношению и преследованию, как танскому Сюаньцзану[109] в его путешествии за сутрами пришлось преодолеть восемьдесят одно препятствие. Не подвергнешься страданиям, не получишь и воздаяния; не преодолев трудностей, не постигнешь жизни.

Вернувшись домой, я сам обработал раны смоченным в спирте тампоном и запил водкой специальные юньнаньские порошки от травм. Боль физическая какое-то время была невыносимой, но в душе я чувствовал себя довольно бодро. Вернулась Львенок, я обнял ее, потерся щекой о ее щеку и сказал, прижавшись к ней:

– Спасибо тебе, женушка, что ты сотворила мне этого ребенка. Хоть ты его и не носишь, но зародился он в твоем сердце, поэтому он наш с тобой родной сынок!

Она расплакалась.

Вот, сенсей, сижу за столом, пишу Вам письмо и одновременно обдумываю, как мы будем растить ребенка. Обоим скоро уже шестьдесят, силы уже не те, говорят, нужно будет приглашать няню с опытом воспитания детей или кормилицу, чтобы наш ребенок напитался немного грудным молоком и приумножил в себе человеческое начало. Матушка говорила, что от детей, вскормленных коровьим или козьим молоком, и человеком-то не пахнет. Коровьим младенца тоже можно выкормить, но ведь вокруг столько опасностей: остановят ли все эти потерявшие совесть спекулянты свои «химические» эксперименты после «пустых молочных смесей» и «смесей с трихлоранурической кислотой»? Кто знает, какие еще младенцы могут родиться после появления «большеголовых» и «каменноголовых»? Сейчас они поджали хвосты, как побитые собаки, прикидываются бедными и несчастными, но не пройдет и пары лет, как у них снова будет хвост трубой, и они могут придумать еще более отвратительные средства для нанесения вреда людям. Насколько мне известно, самая драгоценная жидкость в мире – молозиво, оно содержит множество неизученных веществ, которые суть овеществленная материнская любовь. Я слышал, что среди тех, кто идет на суррогатное материнство, есть такие, кто после передачи им ребенка еще и покупают за большие деньги молозиво суррогатной матери. Бывает, что суррогатную мать приглашают к ребенку и после месяца кормления, но это, конечно, еще большие затраты. Львенок говорила, что работники компаний по суррогатному материнству решительно против подобной практики. По их мнению, через какое-то время кормления ребенка у суррогатной матери могут возникнуть глубокие чувства к нему, и это может привести к бесконечным хлопотам. Львенок с блеском в глазах заявила мне:

– Я же его мама, у меня может появиться молоко!

Когда-то я слышал, что матушка говорила нечто подобное, но в этом много от легенды, полностью верить нельзя. Думаю, у молодой женщины, уже имевшей беременности и имеющей опыт лактации, при раздражении ротиком ребенка, при огромной силе любви память о молокоотделении может пробудиться, но с женщиной в таком возрасте, как у Львенка, никогда не беременевшей, такого чуда не случится. А если и случится, то это будет просто диво-дивное.

Мне ничуть не стыдно рассказывать Вам про такие вещи, сенсей. Вы, отец с большим любящим сердцем, вырастивший ребенка, на которого врачи махнули рукой как на безнадежного, столкнулись при этом с немалым числом подобных чудес. Поэтому, думаю, Вы наверняка можете понять мое состояние, понять подобную одержимость моей жены. Последнее время она чуть ли не каждый вечер требует, чтобы я занимался с ней любовью. Из полой внутри редьки она превратилась в сочный медовый персик. Это уже почти чудо, которое приводит меня в крайний восторг. И всякий раз напоминает, мол, ты, Кэдоу, полегче давай, не так грубо, не повреди мне сыночка. А после каждый раз положит мою руку себе на низ живота: «Чувствуешь, как он меня пинает?» Каждое утро теплой водой груди обмывает, нежно оттягивает запавшие соски.

Когда мы сообщили отцу – а ему уже скоро девяносто – радостную весть о том, что Львенок беременна, у него борода затряслась, он расплакался и растроганно проговорил:

– Видит все правитель небесный, явили предки силу свою, добрым людям доброе воздаяние, амитофо![110]

Сенсей, мы уже как следует обзавелись детскими вещами. Понакупили все самое лучшее. Японская коляска, корейская кроватка, шанхайские бумажные подгузники, дубовая ванночка из России… Львенок категорически против молочных бутылочек, а я ее убеждаю, мол, а если молока будет недостаточно? Лучше купить на всякий случай, вот и купили одну французского производства и порошкового молока импортного, новозеландского. К новозеландскому сухому молоку мы тоже особого доверия не испытываем, вот я и предложил завести козу. Будем держать ее у отца, он будет там жить, и каждый день будем кормить нашего деточку парным козьим молоком. Львенок приподняла руками свои пышные груди и недовольно бросила:

– Я больше чем уверена, что молоко у меня будет бить как из фонтана!

Из далекой Испании позвонила дочка, стала спрашивать, чем мы заняты, и я сказал:

– Яньянь, вообще-то неловко об этом говорить, но на самом деле радостные новости: твоя мама беременна, и скоро у тебя будет маленький братик!

Дочь на миг опешила, потом в ее голосе появилось радостное удивление:

– Папа, это правда?

– Конечно, правда.