Я не сомневался в этом ни минуты. После пышного отбытия мистера Раджа я принялся за мытье посуды. Я не домыл еще три-четыре тарелки и пару кастрюль, когда вернулся отец. Он не кашлял.
– Милейший паренек, ей-богу. Так чудесно готовит, так здорово говорит, и такой добрый. У него большое будущее. Я столько нового узнал сегодня, – сказал отец, облокотившись на кухонную плиту. – Волшебная штука этот карри. Мне надо бы получше приглядеться к Востоку. Полагаю, если он поселится здесь, то будет каждый день так куховарить?
– Ему, конечно, надо заниматься своими исследованиями. Но он может.
– Отличная штука, ей-богу. Ты знаешь, что я весь день не кашлял?
Глава 11
Только от меня зависело, когда я улечу или отплыву в Токио. Фирма заказала мне билет с предварительной датой на начало третьей недели отпуска в феврале – лондонский аэропорт, четверг, 7.00, Токио 9.15 – но, еще не избыв привкус Коломбо во рту и не рассчитавшись с невероятной простудой, которая дышала всей сырой капустной сутью зимней Англии, я решил убраться, как только смогу. Это и не был отпуск в прямом смысле слова. Тем более чем скорее я отсюда уберусь, тем скорее мистер Радж сможет вселиться. Я хотел помочь и отцу, и мистеру Раджу: за отцом будет кому присмотреть, мистер Радж будет лишен возможности умолять Элис Уинтерботтом принять постояльца. Мистер Радж просто не мог понять, что так нельзя вести себя в провинциальной Англии, и я не хотел, чтобы у него были неприятности. Но мистер Радж обладал выдающимися, поразительными способностями попадать в неприятности, ни одному гению такое и не снилось, причем в неприятности, необоримые никакими добрыми намерениями.
Я позвонил Райсу в Лондон и попросил его как можно скорее зарезервировать морской рейс для меня. К концу недели у меня уже был билет, багажные наклейки, план корабля с отметкой моей каюты в первом классе и инструкции на разных языках – посадка в Саутгемптоне через неделю. Корабль был голландский и назывался Koekoek («кукушка» по-голландски). Он заходил как в обычные места, так и в неслыханные и сомнительно звучащие порты Индонезии и должен был доставить меня в Токио в начале последней недели февраля, что мне почти подходило.
Эта неделя с простудой оказалась неделей достижений, но не для кашляющего и втупившегося в телевизор меня.
– Карри, вот что тебе надо, – сказал отец, кивая на мою трубную носоглотку, весь вечер страдальчески извергающую содержимое в носовой платок. – Ничто не устоит против карри.
В то же время мастер по приготовлению карри мостырил новое искусство, а именно – познания белой женщины. Он навестил меня утром в среду, взгляд его тающих глаз горел новым благочестивым светом.
– Это крайне новый опыт для леди, мистер Денхэм, общаться с культурным и просвещенным человеком, – поведал он мне. – Правда, несведущие студенты бросали всякое в киноэкран, и пришлось три раза остановить показ, но я представил ее профессору А. Р. Флаксману, чья жена эскимоска, и профессору Дулфакиру, пришедшему с англичанкой, с которой он обручен, леди намного старше его, но он не очень приятный человек, и, полагаю, я убедил ее в том, что новый подход к расовым отношениям вполне возможен. Потом мы выпили с ней кофе и побеседовали с аспирантами всех рас, потом я проводил ее домой и снова молил принять меня на поселение за плату, но она была, мистер Денхэм, так же очаровательна, как и непоколебима, отказывая мне.
Я сообщил мистеру Раджу, что вижу вполне возможным согласие отца на его вселение в мою комнату после моего возвращения в Японию. Оплата будет не чрезмерна – валютой карри. Мистер Радж только что на колени не упал.
– Где он? – вскричал он. – Где этот добрый человек, ваш отец? У него будет карри на завтрак, раз он так желает, и к послеполуденному чаю тоже. Где он, чтобы я мог заключить его в объятия?
Я сообщил мистеру Раджу, что отец отправился на выставку садового инвентаря в муниципалитете. Еще я сказал, что, учитывая возраст и кашель отца, ему будет вредно подвергаться напору ветра восточной благодарности. Я передам сдержанную признательность мистера Раджа, а мистер Радж может начать коллекционировать ингредиенты для карри. Мистер Радж сказал:
– Уже, мистер Денхэм, я начинаю чувствовать, что принят. Я чувствую в самом деле, что недалек от абсорбции. Но, мистер Денхэм, я должен сохранить, и любой ценой, научный дух непредвзятости. Моя работа, мистер Денхэм, моя работа должна быть на первом месте.
Мистер Радж попытался подпустить в глаза лихорадочной дымки интеллектуального фанатика, но ничего не получилось. То, что очевидно вздымалось внутри мистера Раджа, было чем-то более земным – он гладил и гладил гладкую ручку отцовского кресла, он трогал вазу, он застенчиво поглядывал на красоток с календаря над каминной полкой («С уважением от Фреда Тарра и сына – радио- и телемастеров. Починяем электричество и производим любые подключения»). Именно тогда мне следовало унюхать беду, но насморк убил обоняние.
Второе достижение настигло меня в пятницу, и случилось это с Уинтерботтомом. Я получил от него письмо без обратного адреса, на случай, если попадет не в те руки, – писал он, – и касалось оно конкретно его зимнего пальто. Дела его не так уж плохи, он обо всем позаботился. Он заплатил первый взнос, купил подержанный пресс и установил его в том самом месте, о котором рассказывал, и Имогена начала чуть-чуть зарабатывать, в основном работая по вечерам. Они живут на новом месте, поначалу сыроватом, но в остальном вполне подходящем, пока что всего два дня, и, конечно, он еще не начал работать в полную силу, но, может, меня заинтересует приложенное. И он искренне мой. Приложение оказалось оранжевого цвета листком бумаги дурного качества, на которой не очень искусно было отпечатано следующее:
ТИПОГРАФИЯ УИНТЕРБОТТОМА
ГИЛЛИНГХАМ – СТРИТ 19 У-14
Печать Высокого Качества. Шапки на Фирменных Бланках, Визитные Карточки, Газеты, Меню, Брошюры и т. д.