В голове моей прояснилось. Я хорошенько пропотел от виски с аспирином.
– Ну она говорит, что ей всегда нравился Танбридж-Уэллс.
Сверкающий день из огня и льда шел на убыль. С самого утра он время от времени давал о себе знать, солнце, словно котенок лапкой, теребило меня, вытаскивая из дремотного забытья.
– Хотя я не представляю себе (кха-кха-кха!) Генри за прилавком табачной лавки (кха), никаким боком.
– Сколько у него было припадков? – Я имел в виду отца Генри Моргана, которого, кажется, разбил паралич, когда он продавал кому-то двадцать пачек «Голд флейк».
– Десять или двенадцать вроде, – сказал отец. – Двенадцать апоплексических припадков. А он говорил «апокалипсических», этот старый невежа, ведь Апокалипсис – это же другое, это из Библии, как мне помнится.
– Откровения Иоанна Богослова.
– Да, я помню, было у нас одно довольно солидное издание. Ограниченный тираж, курсивом набирали.
– Как думаешь, они долго будут дом продавать?
Теперь я видел, что отец действительно приходит в себя.
– Не думаю. Такие деревни сейчас пришлись очень по вкусу торговцам автомобилями и прочим. Сам не знаю почему.
– А ты что будешь делать?
– Я-то что буду делать? Я буду в порядке. Я уже привык жить сам по себе. – Отец основательно откашлялся, будто в подтверждение своего заявления. – Я у Берил сроду помощи не просил. А что до воскресных обедов – что ж, я всегда могу приготовить себе что-нибудь этакое, чтобы было чуток не похоже на остальные дни недели. В конце концов, могу сделать рисовый пудинг, – прибавил он.
– Но тебе нужен кто-то, кого ты мог бы позвать в случае чего. Не нравится мне этот твой кашель. А я буду в Токио.
– Так, сынок, – перебил он меня, – если ты опять заводишь эту песню, так скажу тебе раз и навсегда: я не собираюсь остаток дней мотаться по заграницам, ни ради тебя, ни ради кого-то еще. Я всю свою жизнь прожил в Англии, если не считать Северный Уэльс, в котором практически все английское, кроме народа. В Англии я жил, в Англии и умру.
Замечательный монолог на закате. Свет медленно тускнел на горизонте у отца за спиной. Левой ладонью я комкал учтивую записку от мистера Раджа – тихой ранней пташки, пришпиленную им к его подушке: «И вот, дабы не тревожить Вас, мистер Денхэм, и тем более – Вашего высокочтимого отца… оба спали сном… сегодня я сопоставлю мои записи и, подобно Британскому льву, залижу раны, полученные не без чести… завтра явлюсь с ингредиентами для карри и приготовлю обильный цейлонский карри, который так полезен при простуде и заболеваниях дыхательных путей… не могу забыть и оставить безответной вашу гостеприимную доброту…»
– А знаешь, – сказал я, – я не настолько практичен, насколько должен быть. Весьма возможно, что я умру раньше тебя.
– Ты парень здоровый, – сказал отец. – Хотя и жирноват немного. Я же выкашлял большую часть своего жира. Но ты проживешь долго, как все в нашем роду.
– Я не о смерти в собственной постели, папа, – сказал я. – Мне приходится много летать. Помнишь, как я опоздал на самолет, который потом захватили в Бомбее? На свое счастье, помнишь?
– Ты всегда был везунчиком.