"Ты должна была уже запомнить, что за любое удовольствие нужно платить. И что порою боль не только удерживает на грани отрезвляющего шока, но и сливается с физическим экстазом зашкаливающего наслаждения, усиливая нарастающую эйфорию в десятки, а то и в сотни разы…" — но ты едва улавливала смысл его слов, потому что тебе было тогда не до философской диалектики, тебя атаковали сразу с трех сторон, вынуждая сходить с ума от возбуждения, болезненных ожогов и осязаемого голоса Дэниэла Мэндэлла-младшего в каждой клеточке твоего тела, парализованного разума и обнаженной сущности.
Быстрые, жалящие капли жидкого воска буквально вонзали свои раскаленные "зубки" и "коготки" в каждый миллиметр открытых участков кожи, над которыми бесшумно двигались руки со свечами. Ты даже не могла определить насколько близко они находились над тобой, только ощущать скольжение его горячей тени, оставляющей на тебе временные метки своей физической росписи.
Уже где-то через секунд пятнадцать-двадцать (а может всего лишь через три-четыре) ты и сама не поняла, почему перестала шипеть и вздрагивать от боли. Она не уменьшилась, не говоря уже о том, что кожа получала реальные, пусть и очень легкие, ожоги. И они не стихали и не проходили через определенное время, продолжая ныть и усиливать острые уколы новых капель. Возможно это сам мозг перенастроил физическое восприятие, смягчил болевой порог, переключив изначальный прием боли на иную частоту. И она уже не ошпаривала тебя, как в самом начале. Колола, да, стягивала микрозасосами те места, на которые попадали капли, тут же застывая и твердея горячей коркой поверх зудящих следов. И все же это были абсолютно иные ощущения. Особенно, когда воск с определенным направлением начал покрывать твои и без того ноющие соски и полушария груди, вонзая тончайшие иглы острейших вспышек на глубину недосягаемую реальному скальпелю. И они моментально настигали свою цель, впиваясь шокирующей отдачей в клитор и в стенки влагалища, раскручивая и снова резко сжимая тугие спирали раздражающей вибрации.
Казалось в эти мгновенья ныли не только соски, стенала обожженная кожа и спускающая киска; эта горячая корка застывшего воска и пульсирующее на теле давление фантомных ладоней добрались до костного мозга, скрутили невидимыми пальцами и тугими нитями каждый нерв и свежую рану. И ты уже действительно терялась в реальности, совершенно не соображая, что же это было на самом деле — прикосновения его рук или стягивающий слой затвердевшего парафина? А когда ее живая дорожка побежала по животу и еще дальше, "разрезая" раскаленным "лезвием" эпидермис и рецепторы по центру лобка и ниже, она буквально рванула выбивающей волной всесжигающего напалма по спине и позвоночнику, прострелив рикошетом-отдачей по шейным позвонкам прямо в голову, точно на поражение. И в этот раз ты не сумела удержаться, застонав в голос и выгибаясь в пояснице, чувствуя, как тебя накрывает удушающей пленкой интенсивной испарины, а глотку царапает сухой наждачкой глотаемого тобою воздуха.
Вот только пытка не заканчивалась, намереваясь достичь своего летального апогея через твое тело, впиваясь жалящими каплями в сверхчувствительные зоны обнаженной плоти и покрывая частыми ожогами половые губы и даже самые нежные участки вульвы — клитор и складки малых губ. Вот когда ты закричала, не понимая от чего — от острой боли или подступившего оргазма. Ты не кончила в тот момент наверное только потому, что это он тебе не позволил, удержав всего в паре микронах от сумасшедшей разрядки, которая могла завершиться стопроцентной потерей сознания или вылетом за пределы окружающей реальности. Разве что этот бешеный пульс ненасытной похоти и не думал стихать, разгоняя свои внутренние удары под пылающими узорами застывшего воска и нескончаемую вибрацию фаллоимитатора.
Предел? Конечная? Почему он не остановился и не добил тебя в этот самый момент, почему не вогнал ледяное лезвие настоящего ножа в твою сонную артерию, хотя мог прекрасно это сделать без особого напряжения и сожаления.
Остервенелое ликование чистого безумия? Черно-красные тени, мечущиеся в его бездонной тьме рваными пятнами свихнувшихся птиц, бьющие по глазной сетчатке кровавыми всполохами в такт надрывающегося сердца… Жидкий жар и ледяное пламя, огонь и холод… два острейших клинка — страха и желания… боли и наслаждения… внутреннего сопротивления и неосознанного притяжения…
Бежать нельзя, да ты и не смогла бы, даже если бы вдруг этого и захотела на грани жизни и смерти. И был ли это страх за собственную шкуру или страх совершенно неведомого тебе иного сорта? Ты не могла ошибиться, ты уже знала, что это был нож еще до того, как Его бархатный голос заскользил по твоему задыхающемуся ротику и по нейронам оцепеневшего рассудка, выжигая клетку за клеткой каждым произнесенным словом и проделанным движением. Просто клинок оказался до невозможности ледяным, разламывая на режущие осколки своим запредельным контрастом недавние ощущения перегретого тела, плавящегося в жидкой магме раскаленной эйфории.
"Замри… не шевелись и не вздумай дергаться… он очень острый" — он снова тебя накрыл, окутал, стянул невидимыми ремнями самых крепких в мире фиксаторов и тебя снова вынесло под их смертельным прессом за окраины собственного сознания. Был ли это страх в своем чистом виде к нему, к его сминающей близости или к ледяному клинку стального ножа, прижатого его рукой к твоей щеке и скуле? Или все-таки к нему, к его пальцам, удерживающих тебя на острейшем лезвии настоящего кинжала? И почему ты опять чуть не кончила от этих убийственных ощущений, едва не лишаясь чувств и не соображая, что с тобой происходит, из-за чего твоя киска так скулит и надрывается в судорожных конвульсиях болезненных сжатий, балансируя на грани критического перевозбуждения? Только из-за вибрирующего в ней фаллоимитатора? Сомнительно.
И тебя начинает трясти определенно не под разрядами электрического тока, как и выжигать остатки разума.
"Не сопротивляйся… Впусти… прочувствуй эти ощущения…" — и я покажу тебе мир, из которого ты не захочешь возвращаться в эту жалкую блеклую реальность, в эту убогую гребаную действительность. Я осыплю тебя черными дарами нашей воскресшей вселенной, утоплю в рубиновом океане моего кроваво-огненного Эдема, дам то, чего не мог дать ни один из твоих бывших хахалей, о чем никто из них даже не догадывался, как и не мог вообразить подобного в своем скудном мировоззрении. Вырежу всех и каждого из твоей памяти, из-под кожи и сердца буквально. Одарю тем, о чем ты все эти годы даже не смела мечтать и без чего уже не сможешь не жить и не дышать… Я верну тебя в нашу вселенную и снова наполню ею до краев и если придется, разорву и убью ею, чтобы после каждого последующего убийства воскрешать снова, снова и… снова.
Нет, тебя уже больше не было… не здесь и не там… Он выполнил свое обещание, его руки сделали это, вырвав тебя из окружающей реальности и полностью погрузив в жидкий вакуум своей проклятой тьмы, в обнаженные чувства твоих вскрытых желаний и ощущений. Одна цельная и сплошная психофизическая оболочка, вывернутая кровоточащими нервами наружу. И теперь он топил ее (тебя) в чистейших водах своего высоковольтного безумия и летальной одержимости.
И ты ничего не могла сделать — АБСОЛЮТНО НИЧЕГО. Только чувствовать, только умирать и сходить с ума… и только в его руках… от его рук.
Теплые пальцы накрыли твои дрожащие губки, расписывая по лицу любующейся лаской, пока острие лезвия срисовывало контур линий скулы и подбородка, оставляя свою фантомную метку намного глубже белесой царапины на бледной коже. Ты даже ощущала его движение через ошейник, вобрав металлический щелчок от соприкосновения кольца и кинжала раздраженными рецепторами шеи, трахеи… мышечными волокнами обезумевшего сердца.
"Ты меня слышишь, Эллис?.. Постарайся не дергаться, какими бы сильными и глубокими не были ощущения…"
Господи, они итак были сверхглубокими и убийственно осязаемыми после пережитого контраста из раскаленного воска и пылающего под его застывшей коркой тела. Ледяная сталь воспринималась не менее болезненней, особенно, когда ее лезвие соприкасалось с обожженной кожей, врезаясь под хрупкий слой затвердевших капель парафина и буквально срезая их с тебя изящными и очень медленными манипуляциями искусного хирурга. И она так быстро нагревалась, вбирая твой жар практически за считанные секунды, хотя и ненадолго. Он убирал руку, отнимал нож, заставляя тебя напрягаться в невыносимом ожидании нового захода, вынуждая вслушиваться в его скользящие в воздухе движения, пока отпечатки холодного металла неспешно тлели на тебе (и тем более в тебе) угасающими метками и болезненной пульсацией на эрогенных точках. Легкий царапающий скрежет — всего пара таких звуков (слишком громких и раздражающих для барабанных перепонок) и ты уже безошибочно определяла, что это было и что он делал. Погружал нож в стоящую рядом емкость с кубиками льда, чтобы уже через несколько мгновений прижать клинок к твоей груди и поддеть лезвием воск с опухшего соска.
Не шевелиться и не дергаться? Боже милостивый. Как? Если эта боль острыми осколками льда и пламени впивалась кроющей отдачей не только в чувственные вершины воспаленных сосков, но и билась ответной судорогой в растертых мышцах влагалища, насилуя клитор и вульву не менее мощными ударами остервенелой похоти. Ты бы в жизни никогда не подумала, что когда-нибудь будешь буквально задыхаться и умирать от перевозбуждения под лезвием ножа, под его тончайшими микропорезами… Хотя, чему тут удивляться, если все это делали Его руки — руки твоего персонального Черного Хирурга. И чем дальше он снимал с тебя и с твоей зашитой сущности вместе с парафином податливые слои защитного панциря, обнажая скрытые грани неведомой тебе самой Эллис Льюис, тем сильнее ты его хотела, сходила с ума и сдерживалась от непреодолимого желания взмолиться о пощаде. Ты хотела большего: или скончаться или получить его — всего, полностью и без остатка. Чтобы он вошел в твое тело, в разум, в чувства и разорвал нахрен то, что еще оставалось от жалкой и безликой тени Эллис Льюис.
Да, возьми. Растерзай, сделай то, о чем мечтал все эти годы, сдерживая своего внутреннего зверя от столь манящего соблазна. Ты же можешь. Хочешь и умираешь от жажды — вашей обоюдной и одержимой жажды. Тебе же ничего не стоит это сделать, только протянуть руку, запустить свои клинки-нити-иглы, сжать пальцы и челюсти до упора…
Ты так и не удержалась, выгнулась, застонала, закричала сорвавшимся голосом, зажмуриваясь что дури и окончательно срываясь в его кровавую мглу откровенного безумия. Это определенно был не нож и не его лезвие коснулось осторожным скольжением твоих половых губ, срезая с них восковую печать временной метки твоего Хозяина, это было нечто и запредельно большее, расписывая по ноющему клитору и лепесткам вульвы алыми узорами блаженной боли и сладкой истомы. И ты явно чокнулась, не соображая чего боялась в эти секунды и одновременно хотела — думал ли он о том, чтобы погрузить клинок ножа в твою киску, был ли он вообще способен на такое… и чтобы ты почувствовала сама, если бы он это сделал? Ведь то, что творилось внутри твоей вагины — не реально описать словами. Ее стенки онемели и опухли, как от тысячи микроуколов эрогенного анестетика, и ты больше не могла терпеть (бл*дь), у тебя попросту не было на это сил. Этот гребаный вибратор только усиливал осязание холодной стали на твоей промежности и едва не кончающем клиторе, вгоняя их нестерпимые "порезы" в недосягаемые глубины точки Г, выжигая в твоей голове последние клетки здравого разума. Тебя уже не было в этой реальности, Эллис Льюис давным-давно растворилась в собственной похотливой одержимости и в ладонях своего любимого палача. Она-Ты жаждала лишь одного — сдохнуть или взлететь до звезд.
Не удивительно, что ты хотела ощутить настоящую, острую, убивающую все чувства и желания запредельную физическую боль и именно там, где твоя плоть больше всего нуждалась в этом. Он же не давал тебе кончить, изводил и истязал изощренными пытками ненасытного садиста. Не лучше ли покончить с этим безумием сразу и навсегда, одним вымеренным ударом?..