Но тут ее ладоней коснулись чьи-то ласковые руки, и Мэри увидела робкий взгляд покрасневших от слез голубых глаз. Это была тетя Пейшнс. Они крепко обнялись, ища в этой близости успокоения. Тут Мэри дала волю чувствам и залилась слезами. Выплакавшись, она почувствовала себя лучше, на сердце полегчало.
– Вы знаете, что произошло? – спросила она.
В ответ тетя Пейшнс крепко сжала ее руки, а в ее голубых глазах Мэри прочла немую мольбу о пощаде. Она напоминала собаку, которую наказывают за проступок ее хозяина.
– Сколько я пролежала здесь? – спросила Мэри.
Оказалось, шел уже второй день. Некоторое время она лежала молча, пытаясь сообразить. Целых два дня! А кажется, всего несколько мгновений назад она стояла на берегу моря.
Сколько всего, должно быть, могло произойти за это время. А она лежала в постели и бездействовала.
– Вам следовало разбудить меня, – сказала она резко, отталкивая льнущие к ней руки. – Я не ребенок, и нечего со мной нянчиться из-за пустяшных синяков и ссадин. Мне же надо что-то предпринять, вы разве не понимаете?
Тетя Пейшнс робко, неуклюже погладила Мэри.
– Ты все это время лежала совсем без движения, – еле сдерживая рыдания, проговорила она. – У тебя, бедняжки, все тело было в крови и ушибах. Я обмыла тебя, когда ты лежала без сознания. Думала, что тебя сильно поранили, но, слава Богу, обошлось. Ссадины заживут. И ты выглядишь уже лучше.
– А вы знаете, кто это сделал? Знаете, куда они возили меня?
Горечь ожесточила ее сердце. Она понимала, что ее слова больно ранят тетю, но не могла остановиться и принялась рассказывать о том, что случилось на море. На этот раз тетя уже плакала в голос. Мэри, увидев ее перекошенный рот, ее голубые глаза, в ужасе смотревшие на нее, почувствовала отвращение к самой себе и замолчала. Резко сев, девушка спустила на пол ноги; голова у нее закружилась, в висках стучало.
– Что ты собираешься делать? – спросила тетя Пейшнс, нервно теребя у Мэри рубашку, но племянница оттолкнула ее и принялась натягивать на себя одежду.
– Это мое дело, – отрывисто бросила она.
– Твой дядя внизу, он не выпустит тебя из трактира.
– Я его не боюсь.
– Мэри, ради себя и ради меня, не серди его больше. Видишь, что тебе уже пришлось вынести. С тех пор как он вернулся с тобой, все сидит внизу, бледный и страшный, с ружьем на коленях. Все двери закрыты на запоры. Я знаю, ты видела и испытала ужасные вещи, такие, о чем говорить невозможно.
Но, Мэри, неужели ты не понимаешь, что, если теперь спустишься вниз, дядя может снова ударить тебя… даже убить! Я еще никогда не видела его таким.
Представить страшно, что он может сейчас сотворить! Не ходи туда, Мэри. На коленях тебя молю, не ходи! – – Она начала ползать по полу, хватая Мэри за юбку, сжимая ее руки в своих и целуя их. Зрелище было невыносимо жалким.
– Тетя Пейшнс, я и так слишком много вытерпела из преданности к вам.
Вы не можете требовать от меня большего, чтоб я и дальше молчала. Чем бы дядя Джосс ни был для вас когда-то, сейчас в нем не осталось ничего человеческого. Ваши слезы не спасут его от возмездия. Вы должны это понять.