— Алина, будет хорошо, если ты это сделаешь сама, не доставляя никому из нас лишних хлопот.
Глеб сделал всего несколько шагов от машины к парадному крыльцу дома — к трем, побитым глубокими трещинами ступеням под декоративным навесом черепичной крыши, полностью оплетенной все тем же плющом и подсохшими сорняками — после чего остановился и с вынужденной сдержанностью обернулся в мою сторону. Как всегда, невозмутимо спокойный и до невыносимости бесстрастный, без тени каких-либо иных успокаивающих человеческих эмоций на лепном лице бездушного убийцы. Пусть эта безупречная маска и скрывала его истинные мысли и мотивы, но именно она не дала мне купиться на ее обманчивую естественность в общем поведении мужчины. Ни дать, ни взять — стопроцентный Инквизитор наших дней, с королевской осанкой, высоко поднятой головой и обязательно облаченный в черную "рясу" в виде стильного френча из костюмного драпа.
При иных обстоятельствах, возможно даже в окружении этого мертвого двора, я быть может им и восхитилась бы. Но только не сейчас. Не с убивающим насмерть пониманием, что именно этот человек собирается сделать со мной в ближайшие минуты в этом явно безлюдном месте. То, что охранная сторожка возле ворот и у самого забора пустовала неизвестно сколько уже лет, я поняла так же быстро и четко, как и о возможно единственной цели поездки в это место. На вряд ли меня за этими наглухо закрытыми дверьми абсолютно безмолвного дома ждал приятный сюрприз из дюжины друзей сокурсников (включая покойную Луневу) с воздушными шариками и именинным тортом. Тем более, что до моего дня рождения (господи, я успела забыть даже о нем) оставалось еще дней.
— Я не хочу… Не хочу туда идти, — и это чистейшая правда, как и реакция моего оцепеневшего тела на приглашение Стрельникова-старшего. Меня банально парализовало, сжав горло панической асфиксией и долбанув по нервам болезненным разрядом физической немощности. Даже не знаю, как вообще сумела что-то из себя выдавить и при этом не разрыдаться.
— Алина, это не обсуждается. Будь хорошей девочкой и не расстраивай меня больше, чем уже есть. Ты ведь этого явно не хочешь. А лучше, продемонстрируй мне наглядно. Давай, я жду.
Если бы он в этот момент сорвался до крика или просто повысил голос, впервые за все время нашего с ним знакомства показав пределы своей скрытой ярости, кто знает, как бы я тогда себя повела. Забилась бы обратно в машину или рванула в неизвестном мне направлении, неважно куда? Лишь бы подальше от него и от уготованной мне его руками участи?
Но в том-то и дело. Все это было сказано привычным ему тоном крайне уравновешенного человека, с доводами или "просьбами" которого хрен поспоришь. К тому же, он еще и приподнял свободную от ключей руку приглашающим жестом терпеливого, но всегда и при любых обстоятельствах только гостеприимного хозяина. И разве до этого он хотя бы словом обмолвился, что на самом деле собирается со мной здесь сделать? Я, конечно, никогда еще не видела, как себя в таких случаях ведут настоящие убийцы или маньяки, но все равно. Получить какие-то стопроцентные гарантии своей безопасности я не могла в любом случае. С таким же успехом он мог свернуть мне шею еще на своей квартире два часа назад, и на это потребовалось бы куда меньше времени, как и тех же приложенных сил.
— Зачем ты меня сюда привез? И… что там? — как будто моя задержка у машины могла что-то изменить или переиграть всю ситуацию на диаметрально противоположный лад. Я уже на территории загороженного трехметровым забором чьих-то частных владений. Куда-то бежать или устраивать физическую борьбу с мужчиной, который способен скрутить меня на раз без абсолютно дополнительных на то усилий — самое последнее, что вообще можно было сейчас сделать с моей стороны. Я уже молчу про отсутствие нужных для этого сил. Мне бы найти хоть какую-то их толику, чтобы просто сойти с места и просто сделать несколько неустойчивых шагов к протянутой руке Глеба.
— Всего лишь очень старый дом. Без приведений и камер пыток, хотя и со своей не безынтересной историей.
Не знаю, как он это делает и почему это делаю я, но артачиться и дальше почему-то больше не хотелось. Как и бояться до смерти и дрожащих от сумасшедшего страха коленок. Наверное, точно так же многим змеям и удается завораживать свои жертвы — спокойно, медленно и абсолютно бесшумно. Откуда этой глупой добыче знать, что перед ней опасный хищник-убийца, а не что-то чарующе прекрасное?
— Умница. Хорошая девочка. — а эта его действительно всегда такая искренняя улыбка.
Я точно сошла с ума и еще задолго до этой поездки, если до сих пор верила в ее неподдельное и только доверительное расположение. И разве без пяти минут дедушка будет желать смерти своему будущему, пусть и двоюродному внуку? Но ведь он так до сих пор и не рассказал, что стало с его братом и как тот погиб… вернее, от чьих рук.
Наверное, я так себя вела и чувствовала, как загипнотизированная близостью собственного палача приговоренная к казни смертница. Полностью отупев или же не желая принимать в свое контуженное сознание тот факт, что меня ведут вовсе не на праздничный прием, а по коридорам предубойного загона. Ветхим, очень старым и покрытым толстым слоем, как строительной, так и накопленной за долгие годы простоя "домашней" пыли. Правда, не везде. В одной из абсолютно пустых комнат, в которую мы зашли, миновав всего несколько мрачных пролетов плохо освещенного холла-атриума, оказалось на удивление более-менее чисто и не настолько все визуально запущенно. Вместо серых и пугающе мрачных стен из внешнего коридора, здесь нас встретили когда-то ярко золотистые шпалеры с геометрическим рисунком из рельефных лилий. Правда, они уже давным-давно выгорели, потеряв свой изначальный оттенок с когда-то перламутровым отливом, но благодаря своему теплому цвету, продолжали вызывать ощущение некогда жилой (или все еще живой) комнаты.
Пять стен с одной стороны и пятиугольный эркер с заколоченными изнутри окнами с другой. Две противоположно симметричных друг от друга двери и несколько бронзовых лучей почти уже вечернего солнца, пробивающихся сквозь узкие щели массивных досок на эркерных рамах. Полы покрыты качественными половицами из добротного дерева, возможно даже дуба, чего не наблюдалось в том же холле. А вот для чего предназначалась данная комната по предварительному плану архитектурной задумки, хрен, что называется, угадаешь или поймешь. Во всяком случае, Глеб сказал чистую правду. На камеру пыток она совершенно не тянула, а собранный в эркере и возле вторых явно запертых дверей строительный мусор мало чем походил на атрибутику пыточного оружия или пыточной мебели. Хотя впустили меня сюда все-таки первой. И да. Я вошла в открытый передо мною проем практически на автомате. Практически добровольно. Возможно немного пошатываясь из-за мощных толчков сердца о грудную клетку и слишком ослабевших коленок. Думать, зачем я это сделала, само собой не хотелось. По крайней мере, обошлись без неуместных истерик и насильственного рукоприкладства.
Надежда она такая. Ведь нервничать, хочешь не хочешь, а вредно. Тем более на ранних сроках.
— Присесть, к сожалению, предложить не могу, поскольку не на что. Но, думаю, стоять долго тоже не придется.
Вот теперь да. Теперь я начала понимать, что наделала и что уже не смогу и не успеют сделать. Например, набросится на Глеба на со спины, пока он запирал за нами двери или схватить с пола неподъемную доску какого-то разломанного каркаса, чтобы огреть ею своего похитителя. И не потому, что это ничего мне не даст, а просто банально не успею ни того и ни другого. Разве только пройти еще немного в глубь комнаты, а потом и до ближайшей стенки, мало что соображая и начиная потихоньку задыхаться от первых приступов панического удушья.
— Кстати, это дом Валерия. Он начал его строить как раз где-то через год или два после рождения Кирилла. Естественно, ничего мне об этом не сказав. Лично сам распланировал весь проект и подобрав для застройки участок в тогда еще кооперативном "содружестве" из тесно братующихся коммерсантов. Понять, для чего он начал его отстраивать было несложно, как и догадаться, для чего именно им был открыт трастовый фонд на имя Кирилла Стрельникова в "Рахн & Водмер Со*" чуть ли не с первых же дней появления на свет самого Кира. В общем…
Не хотелось мне как-то оборачиваться и смотреть на ностальгирующего Глеба, но и стоять к нему спиной в ожидании того самого удара ножом или чем-то еще было, наверное, еще хуже. Хотя коленки уже тряслись с такой бешеной амплитудой, что куда легче, наверное, прислониться к стене, а еще лучше, скатиться по ней прямо на пол. Внутри тоже, казалось, все содрогалось в унисон с надрывными толчками свихнувшегося сердца. А когда я снова увидела перед собой такого спокойного, будто в упор не замечающего моего состояния Стрельникова-старшего, даже самой сперва не поверилось, с чего это меня так лихорадило. Он же совершенно не выглядел готовящимся к убийству хоть профессиональным, хоть каким другим киллером. Просто самозабвенно делился своими воспоминаниями, время от времени жестикулируя скупыми движениями рук. И смотрел мне в лицо так, будто я проявляла ответный интерес ко всем его самозабвенным историям.
— Есть в этом что-то символичное. А может и нет. Может я просто приехал сюда за ним, потому что хотел тогда снести этот гребаный особняк ко всем чертям, заодно похоронив под обломками горячо любимого братца. Самое тяжелое для меня решение, какое только приходилось мне принимать за всю свою жизнь. Но простить такое, равносильно — простить удар ножом в спину тому, кому доверял даже больше, чем себе. Спустишь такое с рук хотя бы раз, тут же начнут использовать это против тебя, как веским аргументом-козырем проштрафившегося слабака, особенно, когда об этом и без того знает столько людей. А вариться в этом смрадном котле — то еще сумасшествие.