— Ты… ты его убил? — до сих пор не могу ни поверить в то, ни понять как сумела это произнести вслух, то ли спрашивая, то ли, скорее, утверждая. Наверное, на чистом рефлексе, совершенно не задумываясь о том, что делаю или говорю. И то мне казалось по началу, что я пыталась просто выдохнуть рвущийся из легких полустон-полувсхлип. Хотя куда сильней тянуло закрыть глаза и как-то выпасть из этой невыносимой реальности — из этого откровенного кошмара, который только-только начинал раскручивать свою безумную симфонию с нарастающим напряжением до запредельных граней.
Как такое вообще могло со мной случиться? И действительно ли оно происходило сейчас именно со мной? Это же… невозможно. Разве такие вещи могут случаться на самом деле? Разве они не происходят где-то далеко-далеко от нас, с кем-то другим и по большей части в сводке ежедневных новостей?
Может это все не по-настоящему? Может я просто сплю? И разве убийцы так выглядят? Разве они могут улыбаться своим избранным жертвам такой утешающей, буквально отеческой улыбкой? Он же ничего сейчас не держит в своих руках, никакого предполагаемого оружия, даже ключи попрятал по вместительным карманам френча. Хотя, лучше бы он стоял там, где стоял до этого, а не делал в мою сторону пусть и неспешные шаги, зато преграждающие мне все пути к отходу неважно с какого боку. А это было куда ужаснее. Чувствовать его сминающую близость, его ликующую Тьму, только что затянувшую меня в вязкие топи своей ненасытной бездны и поглощающую с каждой новой секундой все глубже и глубже — в вечный Мрак вечного забвения, откуда не возвращаются. Вначале окутав, а потом и вовсе, практически сразу же просочившись под кожу, в кровь и в легкие, в натянутые нервы и в отчаянно бьющееся сердце… И все это под удушающим прессом склоненного надо мной Глеба Стрельникова, ее демонического носителя, неоспоримого хозяина и владельца всего этого царства Ада. Чьи потемневшие и даже сейчас невероятно красивые зеленые глаза Черного Архимага-Инквизитора без каких-либо усилий растлевали чужую душу, распиная на своих ментальных кинжалах будто глупую птичку или невесомую бабочку, залетевшую по чистой случайности в его неприкосновенные владения.
— Тебе действительно хотелось бы это узнать? Все-все-все? Как было и что происходило на самом деле? Во всех мельчайших деталях? — господи… Зачем он это делал? Почему просто не убил — быстро, одним выверенным ударом точно в цель? Что это за гребаное сумасшествие — тянуть время и изводить возложенного на жертвенный камень агнца идиотским ритуалом бессмысленного содержания? Что за извращенное удовольствие, наслаждаться душевной агонией своей жертвы, питаясь ее паническими страхами, будто пущенной кровью невинного ягненка или бесценным эликсиром вечной жизни?
Я думала, такое бывает только в тупых фильмах. Разве что там психи-маньяки разговаривают, подобно поехавшим крышей маразматикам-извращенцам, а тут… Никаких тебе гопнических издевок и без истеричной клоунской экспрессии. Как будто он просто говорит с тобой на самые банальные темы, просто разглядывая твое лицо, как самый обычный искушенный коллекционер-любитель.
Хотела ли я отвечать на его неуместный вопрос или лучше было бы его попросить все это прекратить? Только что он предпочтет исполнить в первую очередь?
— Но он же… он же был твоим братом… — кажется, еще немного и я точно лишусь сознания. Мне и так чудится, будто это чистейший бред больного. Кошмарные галлюцинации с усиленными запахами, контрастными оттенками ирреального мира и ощущениями, которые способны убивать не только морально, но и физически.
— Почему он, а не Рита? И почему ты, а не Кир? — да что вообще творилось в его голове? Какие бесы жили в этом человеке, какого недостижимого демонического уровня и беспринципных взглядов? И как ему удавалось все это скрывать практически всю свою сознательную жизнь?
— Нет… Зачем и… за что?..
— За то, что надо отвечать за все свои проступки, хочешь ты того или нет. За то, что тайное рано или поздно всплывет на свет и за содеянное придется расплачиваться сполна, в троекратном размере. Когда берешь что-то чужое, готовься отдать в разы больше. Этим условиям кредитования уже тысячи лет, их даже прописали в Ветхом Завете. Их придумал не я. Но у меня есть возможность как миловать, так и карать. И раз мне она дана, не знаю кем или чем, богом или Дьяволом, значит, я обязан ею пользоваться. Ничто не дается не по нашим силам. И еще неизвестно, что неправильней — наказать или простить.
Или что невыносимей в подобной ситуации? Знать, что за тебя уже давно все решили либо терпеть все это сумасшествие под гнетом близости собственного убийцы? Смотреть в его лицо и тупо ждать… Ждать, когда же он это сделает, а, главное, КАК это сделает. Ведь для тебя это эпицентр Армагеддона, а для него — одна из излюбленных игр. Очень редких и поэтому самых ценных. Не просто создавать для своих жертв абсолютно безвыходную ситуацию, а именно наслаждаться их затяжной агонией так долго и только на максимальном пределе зашкаливающих эмоций, сколько ему самому хватит сил все это в себя впитать и пересытиться буквально до рвоты.
Может поэтому он так на меня сейчас и смотрел, почти с любующейся нежностью, с горькой толикой искреннего сожаления и слабостью, которую он смог себе сейчас позволить. Нависая надо мной, опираясь одной рукой о стенку (к которой я не помню когда и как прижалась спиной и затылком), а другой — самыми кончиками расслабленных пальцев осторожно касаясь моего оцепеневшего лица. Палач и его смертница. Инквизитор и приговоренная им же к казни ведьма… Когда на самом деле он принял это решение? Когда понял, что уже никогда меня не отпустит, окончательно отобрав у мира и у самых дорогих мне людей?
— Пожалуйста… — пока еще беззвучным шепотом. Пока он еще так нежен и никуда не спешит… Пока надежда еще бьется вместе с моим сердцем отчаянной птицей.
— У тебя была возможность всего этого избежать, и ты прекрасно об этом знаешь. Но, увы, есть вещи, над которыми мы не властны. Я не смог в свое время простить своему брату, как и ты не смогла отпустить Кира из своего сердца. И, да, я сделал это с ним прямо здесь, выбрав в жертву самого близкого мне человека. И не потому, что любил тогда Риту до потери пульса и готов был за нее убить и Бога, и Дьявола. Это тоже своего рода наказание и куда пострашнее, чем вечное забвение от смерти. Существовать с этой отравленной в сердце занозой — с потерей любимого человека, который поплатился собственной жизнью за ваши обоюдные проступки. Понимать, что вся вина лежит на вас обоих и, в частности, на тебе. Так что же на самом деле страшнее? Умереть или жить? Чтобы ты предпочла сама? Жить дальше без Кирилла или?..
Он не имел права спрашивать меня о таком. НЕ ИМЕЛ. Как и держать меня здесь на клинках своего священного возмездия. Как и вершить от имени Всевышнего свой омерзительный самосуд. Кто он такой, чтобы осуждать и приговаривать к смерти? КТО, БЛ*ДЬ, ОН ТАКОЙ?
— Пожалуйста, не… — наконец-то мне удалось это выдавить из себя, пусть на большее не хватило ни воздуха, ни сил. Он их уже все отобрал и продолжал отбирать. И плевал он на то, какой я выглядела сейчас абсолютно беспомощной, жалкой и ни на что не способной… Не способной даже хоть как-то защитить себя и своего ребенка…
Наверное, самые страшные чудовища это не те, кто убивают, потому что не испытывают ничего человеческого или лишены элементарной эмпатии, а те, кто убивает из-за чувств. Те, кто не способен прощать или для кого боль потери, как лекарство от менее невыносимой боли предательства. Если и вырывать из сердца, то с корнями и без права на прощение.
— Тшш… Так надо, Стрекоза. И если бы ты имела такой же жизненный опыт, как у меня, то поняла бы насколько это единственно правильный выход для всех. Это, кстати, понимал и Валерий. Потому он и не сопротивлялся и даже не захотел оборачиваться ко мне лицом. Ждал, когда я это сделаю со спины. Прекрасно знал, что так и будет. Что мне не хватит духу смотреть в тот момент в его глаза. И то… я так и не смог, как собирался изначально, просто перерезать ему сонную артерию. В самую последнюю секунду понял, насколько это будет слишком быстро для нас двоих. Когда понимаешь, что именно в твоих руках последние минуты самой ценной для тебя жизни. И только ты можешь либо растянуть их еще ненадолго, либо оборвать в любой нужный для тебя момент. Видимо, поэтому я и выбрал несколько ударов по почкам и в печень. Наверное, хотел еще немного с ним побыть… Не-ет…
Глеб едва заметно качнул головой в задумчивом отрицании, продолжая игнорировать и мою усилившуюся дрожь, и уже стекающие по моему лицу неконтролируемые слезы убийственного страха.
А что я еще могла?.. Попросить его заткнуться? Попросить, чтобы он уже это наконец-то сделал?..