Черная невеста

Флоренс задумалась. Все последние дни рождения она встречала в пансионе, в кругу тех, кого не могла назвать подругами. Это были приятельницы, соседки по дортуару, милые, славные, но чужие для нее девушки. Кусок яблочного пирога на завтрак, освобождение от занятий и веселая песенка вечером – вот чем были ее дни рождения.

– Пожалуй, с семьей, – сказала она осторожно.

Лорд Найтингейл кивнул – ее ответ словно бы устроил его.

– А будете ли вы рады видеть меня в этот день? Как часть своей семьи, – спросил он.

Бенджамин закашлялся. Дядя Оливер вдруг выпрямил спину и посмотрел на Флоренс как наставник, ученик которого проваливает экзамен у уважаемого профессора.

– Если вы готовы стать частью моей семьи, – ответила Флоренс, чувствуя, как во рту пересыхает, – то почему бы и нет?

Лорд Найтингейл снова кивнул. Они оба знали, к чему все идет, и остальные за столом тоже. К чему такие вопросы? Или он пытается узнать то, что нельзя спросить прямо?

Флоренс нервно выдохнула и отвела взгляд.

Тарелку с жареной форелью сменил десерт – ягодное суфле со сливками, на столе появился чай.

– Нет, леди Кессиди, я верю, что ваша кухарка знает толк в десертах, – сказал лорд Найтингейл, посмеиваясь. – Но, боюсь, даже овсяный пудинг – это не то, что я в мои годы могу себе позволить.

– Ваши годы еще не… – попыталась возразить леди Кессиди с любезной улыбкой.

– Не стоит льстить мне, дорогая. – Лорд Найтингейл погрозил ей пальцем, как строгий дедушка. – Стариковское здоровье хрупко, как птичьи косточки, и я делаю все, чтобы сохранить ясный ум и те крохи энергии, что остались в этом дряхлом теле. Но не будем о грустном. За этим столом сидят по-настоящему прекрасные цветы, и я рад поднять чашку прекрасного чая за то, чтобы их цветение стало для нас надеждой!

После обеда Флоренс велели подождать в комнате рядом с лестницей, которая вела к дядюшкиному кабинету. Здесь было тихо, единственное маленькое окно выходило в тень за бузиновым кустом в дальнем уголке сада, и Флоренс просидела четверть часа, наблюдая, как качается маятник в старых настенных часах. Стрелки двигались медленно, делать было совершенно нечего, а мысли отчего-то вертелись не вокруг брачного договора, о котором предстояло говорить, а вокруг всякой ерунды.

Простила ли ее Дженни? Или нет, и стоит ждать холодности или – упаси святые! – нового удара? Будет ли Матильда скучать, когда Флоренс покинет этот дом? Как дела у Клары Милле? Можно ли будет после помолвки выезжать на прогулки с леди Кессиди и кузинами, или новый статус запрещал это?

Сидя на стуле напротив двери, как у кабинета директрисы после проступка, Флоренс нечаянно растрепала кончик ленты на рукаве.

Шелковые нити посыпались.

– Мисс Голдфинч. – Лакей появился на пороге, когда Флоренс пыталась как-то это исправить. – Вас ждут.

Флоренс медленно поднялась по ступеням и постучала в дверь.

Кресло, на которое указал дядя, стояло прямо напротив того, в котором сидел лорд Найтингейл. В кабинете пахло фенхелем, очень сильно, и это было так непривычно, что Флоренс заозиралась. На дядюшкином столе стояла одинокая фарфоровая чашка, от которой поднимался пар.

– Мой напиток, мисс Голдфинч, – сказал лорд Найтингейл, извиняясь. – Я должен пить это каждый день после еды, потому что так рекомендует мой врач. Ваш дядя любезно согласился оставить нас с вами наедине на четверть часа. Вы же не против?