– Ох, матушка. – Эдвард сел за стол рядом с ней. – Важные государственные дела отнимают куда больше времени, чем хотелось бы. Я был во дворце. Спасибо, что присмотрели за мистером Макалланом, пока он ждал меня.
Эдвард неторопливо раскуривал трубку. Осенние сумерки сгустились, кабинет освещали лишь лампа на столе и огонь в камине. Обсуждение работы закончилось вместе с чаем, и сейчас беседа стала дружеской, не деловой.
– Прости, что заставил тебя ждать, – еще раз сказал Эдвард. – Есть вещи, которые невозможно предугадать.
– Важные государственные дела как-то связаны с чрезмерным употреблением виски?
Укол попал в цель. Эдвард усмехнулся и покачал головой.
– Его Высочество очень переживает из-за смены ролей. Будущее отцовство кажется ему чем-то куда более сложным, чем управление страной, а Ее Высочество, как ты можешь догадаться, пользуется своим положением и проявляет характер.
Элизабета, если хотела, могла быть совершенно невыносимой. Ронан почему-то представил, как она изводит капризами свой выводок мироверских змеек, и улыбнулся.
– А ты поощряешь пагубные привычки принца-регента и распиваешь с ним виски? – укоризненно спросил он.
– Не с ним! – Эдвард поднял палец. – А
Принц Альберт, когда началось его регентство, казался потерянным щеночком, попавшим в вольер с зубастыми хищниками. Он успел вырасти и научиться скалиться, но был все еще неуклюж, длиннолап и пуглив. Ронану не хотелось думать, что могло бы произойти, не окажись при дворе его матери действительно преданных ей людей. Да и их преданность – тут Ронан иллюзий не питал – могла не пройти испытание большой властью.
– Ты же слышал про нее? – спросил вдруг Эдвард, глядя в огонь.
– Про кого?
– Про эту девушку… леди Найтингейл. – Эдвард покачал головой. – Что именно произошло?
Ронан удивился. Он ожидал подобных расспросов от леди Имоджены, но не от ее сына, который, если бы захотел, выяснил бы все, что нужно, сам.
– Я знаю не больше твоего, – ответил Ронан. – Меня не было в Августе, когда все случилось, и мои дела в Ордене сейчас далеки от… скажем так, летальных случаев.
После Глории дель Розель Ронан вернулся к тому, чем занимался прежде: к нелегальным лабораториям, запрещенным зельям, артефактам, которым не стоило попадать в руки тех, кто мог использовать их во вред обществу Логресса. Это было рутинно, но спокойно и ощущалось куда безопаснее, чем общение с ближним кругом Элизабеты Мироверской.
Ронан почти на месяц нырнул в это с головой, чувствуя себя собой на самом дне мира: в притонах, в трущобах, в заброшенных усадьбах, которые облюбовали алхимики-нелегалы, думая, что заросли ежевики и терна помешают правосудию добраться до них. Там пахло гнилью, ядом и человеческой грязью. После таких приключений хотелось с головой уйти в обжигающе горячую воду и отскрести с кожи налет копоти, но, по крайней мере, запах туберозы и пионов прекратил мерещиться Ронану в кабинете, на улицах и в собственном доме.
– А ты можешь узнать? – Вопрос Эдварда прозвучал тихо и четко.
– Могу, – ответил Ронан, все еще удивляясь. – Но зачем?
Он, конечно, помнил Флоренс Голдфинч, и помнил обстоятельства встречи, и свой совет ей тоже помнил. Он не удивился бы, узнав, что приступ паники, из которого он помог ей выкарабкаться, был предвестником пробуждения магии. Такое случалось: неконтролируемое, дикое волшебство пробуждалось в крови человека, например, в случае опасности или при сильном душевном потрясении. Иногда это имело разрушительные последствия и для мира, и для самого человека, который терял власть над собственным рассудком, растворяясь в обрушившемся на него могуществе.