Горничная Розалин появилась скоро. Она была взволнована, на лице читалась неподдельная радость.
– Ох, как вы нас напугали, мисс! – Она всплеснула руками.
Розалин заправила кровать и распахнула шторы быстрее, чем Флоренс успела что-то сообразить.
Флакон с пилюлями был на месте – среди щеток, шкатулок и прочей ерунды на туалетном столике. Тяжелый, серебряный, настоящее маленькое сокровище.
– Принести вам завтрак? Остались оладьи с джемом, или, если хотите…
Флоренс замутило от одной мысли о еде.
– Я бы хотела чаю, – попросила она. – Сладкого. И еще я бы…
– Что, мисс?
Розалин буквально лучилась участием и добротой. Это почему-то смущало.
– Я бы очень хотела принять ванну! – выпалила Флоренс. – И вымыть волосы.
Розалин бросила на нее другой взгляд – более пристальный, оценивая, достаточно ли волосы запачкались, чтобы мыть их так скоро.
– Уж не обижайтесь, мисс, – сказала она деловито, – но вы и правда выглядите так, словно вас три дня лихорадило. Я велю принести вам завтрак и чай, пока греют воду, а там сами решайте, хотите вы кушать или походите голодной.
Сказано это было уже не так мягко, но со странной, грубоватой заботой, и у Флоренс вдруг заныло сердце и защипало в носу.
– Большое спасибо! – Она покосилась на окно. – Но разве не время обеда?
– Леди с дочками ушли, нам строго-настрого велено о вас заботиться, мисс Флоренс, а лорд как уехал до завтрака, так его и не видать, так что, если вы хотите, мы накроем обед, но…
Но обедать вы будете одна, в столовой за огромным столом, за которым обычно сидят пятеро, а иногда и шестеро, если Бенджамин, не любитель есть в кругу семьи, решает, что хочет видеть отца и сестер.
– Пожалуй, я соглашусь на завтрак, – кивнула Флоренс.
Тело слушалось плохо, но горячая вода, пахнущая лавандой и шалфеем, сотворила чудо. Флоренс сидела, обхватив руками колени, и чувствовала, как согревается: медленно, от кончиков пальцев ног, от живота и бедер по телу поднималось странное тепло. Ласковый жар, от которого становилось спокойно.
Флоренс попыталась вспомнить, были ли у нее настолько сильные приступы, но память молчала.
Она несколько раз падала в обморок в пансионе, в самом начале, когда девочки сыграли с ней злую шутку и заставили поверить в существование призрака злой монахини, – с того момента Флоренс и не верила в привидений. И второй раз – перед экзаменом по древним языкам, потому что преподаватель, старый и сухой, похожий чем-то на лорда Маккензи, разве что не такой лощеный, был строг, а Флоренс всю ночь зубрила отрывки из баллад Эйдина. Под утро ей приснился кошмар про Дикую Охоту, а потом в коридоре, соединяющем аудитории, Флоренс увидела рыдающую одноклассницу и пришла в себя уже в лечебном крыле.