Черная невеста

Но эти обмороки не имели ничего общего с приступами – когда мир кружился и менялся, люди превращались в силуэты, а сердце в груди стучало так, что, казалось, вот-вот лопнет и остановится. Такое случилось с Флоренс, когда она попала в дом Силберов, в первую же неделю.

Доктор сказал, что это, возможно, следствие пережитого, – бедная девочка осталась одна на целом свете! – и прописал особое успокоительное, созданное с помощью алхимии или магии, очень действенное.

Приступов не было долго, очень долго, Флоренс даже забыла о том, что они когда-то случались, – иногда она возвращала доктору неоткрытые баночки. Она научилась выравнивать дыхание, считать в уме до десяти, чтобы успокоиться, – в общем, неплохо справлялась. Пока не случилось то, что случилось, и им не сказали, что пансион Святой Марты выпускает учениц раньше, чем предполагалось.

Мисс Лилиан с ее своевольными решениями была, наверное, лишь поводом. Об истинной причине говорили в коридорах, шептались за закрытыми дверьми учительской, и Флоренс не знала, чему верить: старое здание, бывшее некогда частью обители Святой Марты, оказалось вдруг непригодным для проживания благородных девиц. И попечительский совет, в который лорд Силбер не входил и потому влиять ни на что не мог, решил закончить эту историю.

Правду им все равно никто не сказал.

Флоренс подумала в тот момент, что подвела дядю, а еще что потеряла шанс стать в этой жизни кем-то другим. Не сиротой, которая выйдет замуж за того, на кого укажет ее попечитель, или останется бедной родственницей в семье, где ей не слишком рады. А другой Флоренс Голдфинч – сильной, умной, способной распорядиться тем скромным наследством, которое осталось у нее от родителей.

Она посмотрела на свои руки сквозь воду: тонкие пальцы, выступающая косточка над запястьем, синие венки под бледной кожей. А еще мозоли от пера и обрезанные ногти, как того требовала работа в обители.

– Сложно устроиться в дом? – спросила Флоренс у Розалин, когда та пришла помочь ей выбраться из остывающей воды. – Работать.

Служанка, кажется, удивилась.

– Ну, мисс, вы и спрашиваете, – почти проворчала она, подавая простыню. – В хороший – сложно. А иногда дом и хороший, но там жутко как-то, я работала в таком.

– А хороший – это какой?

Флоренс скрылась за резной ширмой. С волос неприятно капало, простыня быстро пропиталась водой, и пришлось взять еще одну, чтобы волосы не намочили платье.

– Хороший дом, мисс, это где хозяева приличные, – ответила Розалин резковато. – Честные и ни деньгами не обижают, ни еще как. – Она словно бы смутилась и добавила строго, как иногда говорили монахини в обители, если кто-то из маленьких помощников заходил на запретную территорию: – А о том, как еще, вам, мисс, знать не надобно, и хорошо бы вам такого никогда и не узнать. А чего вы спрашиваете? – спохватилась она. – Жалеть меня решили или сами в служанки хотите заделаться?

– Просто, – отозвалась Флоренс.

За маленьким окошком в ванной комнате шелестело большое зеленое дерево. Пол был прохладным, да и вообще день, кажется, выдался свежее, чем весь прошедший отрезок лета.

– Просто только кошки родятся, мисс, – вырвалось у Розалин. – Извините, если грубо прозвучало, – добавила она покаянно и, пытаясь умаслить хозяйскую падчерицу, от которой не понятно, чего ждать, почти затараторила: – Такие хорошенькие и умненькие мисс, как вы, иногда гувернантками идут или компаньонками, если постарше. Только вот куда вам в гувернантки? Вы не обижайтесь, вы сами еще как деточка, хрупкая такая.

Она говорила что-то еще: рассказывала, что слышала о работе гувернанток, о девушках, приходивших учить Дженни и Матильду, которых, в отличие от Флоренс, никто в пансион не отправлял. И про то, что это было небезопасно, особенно когда в доме жил молодой мужчина, брат или даже отец девочек. О природе этой опасности она не говорила, но Флоренс смутно догадывалась. И про вредных старых леди, изводящих молоденьких компаньонок постоянными мелкими поручениями и капризами, Розалин тоже рассказала.

Флоренс натянула нижнее платье, набросила легкий халат – все равно придется сушить волосы – и вышла из-за ширмы. Розалин тут же замолчала. На миг. А потом расцвела улыбкой.

– Так что не ваше это все, – заключила она, будто Флоренс правда заявила ей, что планирует сбежать и устроиться работать. – Вам найдут жениха красивого и богатого, и будете самой счастливой невестой Логресса, святая Присцилла мне свидетель!

Весь день Флоренс была предоставлена сама себе. Это почему-то сбивало с толку: внезапной свободой, казалось, можно захлебнуться. И слуги проявляли невероятную доброту и учтивость. Или, может быть, Флоренс сама себе придумала что-то про них?