Я кричу, когда выпадаю обратно из всплесков и вспышек папиных воспоминаний. Какое-то время я смотрю на красные пятна воспоминаний, моя грудь горит от боли. В следующий момент я лежу на полу, глядя в лицо отца.
Что. Только что. Случилось.
Глаза отца слезятся. Он побледнел.
– Что, черт возьми, это было? – спрашивает он.
Я открываю рот, потом закрываю, потому что не могу вымолвить ни слова. В висках стучит, а желудок сжимается так, словно меня сейчас стошнит.
Папа все еще держит руки перед собой, как будто ждет, что я снова возьму их. Они дрожат.
– Мама. – Я наконец обретаю голос, но это едва слышный шепот. Я зажмуриваю глаза. – Я видела маму из того дня с фотографии, только все… все изменилось.
Он хмурит брови, а затем переводит взгляд с меня на стол и обратно, словно пытаясь понять смысл происходящего. Он тоже это видел? Или он понятия не имеет, о чем я говорю?
Он встает с дивана, проходит мимо меня, направляясь к столу и фотографии мамы в рамке. На одну ужасную секунду мне в голову приходит мысль, не забрала ли я по случайности у него воспоминание того дня с мамой. Но затем он пальцем проводит по скошенной рамке, его взгляд теплеет, и я понимаю, что он помнит ее так же, как и тогда, когда я впервые вошла в комнату.
– Я представлял себе сэндвич. – Папа поднимает фотографию со стола и вертит ее в руках, как будто она может дать простое объяснение всему происходящему. – Но, может быть, потому что мы незадолго до этого говорили о маме, я подсознательно подумал именно о ней? – Он снова смотрит на меня, словно хочет, чтобы я его успокоила, и я так и делаю.
– Да, наверное, так и было. – Но даже когда я произношу эти слова, я знаю, что не верю в это. Потому что мы не говорили о маме в тот первый день, когда я пыталась стереть у него воспоминание о сэндвиче, и тогда я видела те же вспышки красного цвета. И чувствовала ту же ужасную вину, когтями впивающуюся в него.
– На сегодня достаточно занятий, тебе не кажется? Очевидно, я не в форме. – Папа улыбается мне, как будто все в порядке. Я улыбаюсь в ответ, пытаясь скрыть тот факт, что меня всю охватил озноб. Я встаю, чтобы спрятать дрожащие руки за спину.
– Извини за это, Божья коровка. Мы попробуем еще раз завтра. – Он идет к двери, и я следую за ним, заставляя себя выглядеть как можно более невозмутимо, хотя в моей голове, как сирена прошлой ночью, звучат два вопроса.
Во-первых, даже если это не было намеренно, почему папа подумал о маме, когда я спросила его, что он хочет забыть?
Во-вторых, – и это самое непонятное, – почему одно из его воспоминаний о маме стало красным от чувства вины? Невозможно просто так объяснить это чувство. Оно было настоящим. Я чувствовал его, острое, как нож. Возможно, в первый раз я могла бы его проигнорировать, потому что никогда раньше не забирала воспоминания и не знала, чего ожидать. Но дважды?
– Скажи Виви, чтобы она дала мне минут пятнадцать, прежде чем прислать следующего посетителя, хорошо? Ой, и попросите ее подойти сюда и забрать эти коробки. – Он показывает на энциклопедии и еще одну коробку с сосудами, наполненными воспоминаниями. Воспоминания кружатся в водовороте внутри стекла. Темная сердцевина мерцающего тумана словно пульсирует. Их почти дюжина – должно быть, у женщины из Оклахомы было много воспоминаний, которые она хотела выплеснуть.
Я смотрю прямо в глаза отца, желая, чтобы он сказал хоть слово о том, что я сейчас видела. Это могло бы многое объяснить. Но этого не происходит. Только мешки под глазами, выдающие усталость, и расстроенный взгляд, словно извиняющийся за то, что ему в очередной раз не удалось научить меня забирать воспоминания.
– Конечно, я скажу Виви, – отвечаю я.
Затем папа смотрит на меня так, будто понятия не имеет, о чем я говорю, его рот открывается непроизнесенной буквой «О». Но так же быстро его глаза расширяются, а на лице расплывается широкая улыбка. Он хлопает в ладоши и бежит к своему столу, хватая мамину фотографию.
– Я только что вспомнил, что я сказал твоей маме, чтобы рассмешить ее в тот день! – Он переводит взгляд с меня на фотографию, широко улыбаясь. – Какая любимая буква пирата?
ebooksa