Ангелотворец

Пожалуй, стоит дать Дэниелу шанс. Не умирать пока.

Когда его сердце вновь начинает биться, мистер Ничего Особенного объявляет, что пора сделать передышку.

На Джо желтый больничный костюм, горло дерет от трубок и рвоты. Он сидит в палате с большими окнами и мечтает оказаться за тысячу миль отсюда, мечтает быть кем-то другим, мечтает никогда не знать Билли Френда, не идти по стопам деда и не выбирать в качестве призвания вымирающее ремесло часовщика. Мечтает, чтобы отец все же заставил его выучиться на адвоката (было время, когда Мэтью очень этого хотел, но Гарриет своими слезами отбила ему охоту).

И вот теперь он играет в «змейки-лесенки» с другой заключенной и смотрит на часы. Через двадцать минут будет одиннадцать утра. Может, тогда-то за ним и придут?

Не все сотрудники этого заведения – рескианцы. Многие, насколько он может судить, обычные медработники. Он находится в рескианской больнице для душевнобольных. Одна из медсестер – симпатичная, кругленькая женщина по имени Джемма – заговорщицким шепотом сообщила ему, что его лечат лучшие специалисты и скоро он обязательно поправится. Он ответил, что нимало в этом не сомневается, и медсестра улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках.

При этом она не пожелала ни сообщить ему название больницы («Не положено!»), ни выйти на связь с его близкими («Сосредоточьтесь на выздоровлении, хорошо?»), ни рассказать последние новости – о золотых пчелах, к примеру, или о вызванных ими войнах.

Он мысленно окрестил это заведение «Счастливым долом». Остальные пациенты – он почти уверен, что не всех держат здесь силой, – по большей части растерянно молчат. Один мужчина в углу снова и снова напевает под нос первую строчку популярной песни. Плачет женщина.

Без пяти час в комнату отдыха входят семь санитаров и освобождают место для большого ящика наподобие гроба или той доски, к которой Джо привязывали во время пыток утоплением («лечебно-диагностической процедуры с использованием солевого раствора», укоризненно поправила его сестра Джемма), однако изготовлен он точно по меркам и позволяет полностью обездвижить пациента. Лежащий внутри человек с ног до головы затянут нейлоновыми стропами и резиновыми жгутами. Он старше Джо, но моложе, чем был Мэтью. У него всклокоченные волосы, окладистая борода и загрубевшее от физического труда лицо, бледное под путами.

Неужели здесь есть кто-то, кого они ненавидят даже больше, чем меня!

Гроб ставят у окна, чтобы заключенный мог полюбоваться цветами, и тот издает хриплый клокочущий звук – до Джо не сразу доходит, что это вежливое «доброе утро».

Несколько минут спустя Джо подводят к гробу. Человека за путами почти не видно; только поблескивают немигающие глаза, один карий, другой голубой. Джо приходит в голову, что ему, должно быть, не позволяют долго смотреть на других людей. Джо косится мимо гроба на мистера Ничего Особенного. Тот внимательно наблюдает за ним, и в его взгляде читается: Поверь, сынок, бывают участи и пострашней твоей.

– Здравствуйте, меня зовут Джо, а вас?

Все почему-то смеются, даже человек в гробу.

Обратно в камеру Джо не отводят. Но он чувствует ее спиной, она где-то там, в глубине коридора, – тесное пространство немногим больше его тела, готовое в любую минуту вновь его принять. Джо смотрит в окна, пытаясь запомнить льющийся белый свет.

Потом он играет в шашки с человеком в гробу. Им приходится использовать электронную доску. Человеку в гробу дают пульт управления вроде тех, что используют парализованные. Для управления маленьким джойстиком ему освободили один палец. Вперед. В сторону. Вперед. В сторону. Ходы по диагонали, видимо, не предусмотрены.

Джо выигрывает. Впрочем, незадолго до победы человек в гробу успевает хорошенько припугнуть его разгулявшейся дамкой. Вырвавшись на свободу, она угрозами выбивает Джо с занятых позиций и рубит его шашки налево и направо, пока тот чудом не загоняет ее в угол. И даже тогда она не теряет самообладания: вокруг нее не враги, думает она, а будущие жертвы.

Человек в гробу пытается что-то сказать сквозь накусочный валик. Расшифровать его слова очень трудно. Он плюется, теребит валик языком, поджимает губы. Влажно блестит слюна. Он повторяет:

– Вот как это делается!

И заходится в смехе.

Когда Джо спрашивает, почему бы просто не позволить ему называть ходы вслух, все опять смеются. Высокий санитар закатывает один рукав и показывает белый шрам: длинную белую полосу сращенной плоти. При этом он вовсе не держит зла на человека в гробу. Санитар как будто убежден, что все они тут заодно. Человек в гробу приветливо клокочет.