Ангелотворец

Включили свет, и все тени мгновенно исчезли. Белой комнаты больше нет. Он хорошо себя чувствует. Даже великолепно. Разве что немного заскучал.

Объективно он понимает, что внутри у него что-то стряслось. Сломалось. Но это неплохо. Джо опускает глаза, гадая, не увидит ли траву. Когда тебя держат в камере, и в голове что-то ломается, вокруг непременно должны появиться травка, деревья и птички.

– Ты болван, – говорит Полли Крейдл.

Он недоуменно глядит на нее. Она одета точь-в-точь так, как в день их встречи: вплоть до черных чулок в сеточку и красного лака на ногтях.

– Мне показали твое письмо.

– Вздор! Тебе показали какое-то письмо. Я его точно не писала.

– Как знать.

– Тебе лгут. У них такие методы. Джо, посмотри на меня. Посмотри сейчас же. Посмотри мне в глаза. – Он повинуется. – Я тебя не оставлю. Можешь пытаться меня выгнать. Я не уйду, никогда. Никогда. Не. Уйду.

– О…

– Так и знай.

Потом он опять оказывается в камере. Боль в теле больше его не тревожит, она не имеет значения.

Он вдруг ловит себя на том, что повторяет вслух: «Я все расскажу». Однако внутри что-то изменилось.

Вы лжете. Врете и не краснеете. Вы заврались. Зашли слишком далеко и выдали себя. С головой. Я вижу вас насквозь.

Надо было сказать, что она умерла. Или что вы держите ее в заточении, как меня. Что она тоже здесь. Да что угодно – только не это.

Это ложь. Я вам не верю.

Это ложь.

Внутри у него что-то горит.

Когда за ним приходят, он сперва шагает смирно, а потом вспоминает человека в гробу. Человека, который сумел ранить санитара, даже будучи полностью обездвиженным. Электрошокеры и всевозможные препараты ему нипочем, поэтому его засунули в гроб, но так и не сумели подчинить своей воле. Он в заточении, но свободы не лишен. А еще он… союзник.

Джо резко выбрасывает кулак в сторону и ломает мистеру Ничего Особенного нос. Покрепче хватается за кончик и выкручивает. Под пальцами трещат хрящи. Льется кровь. Звучат вопли.

– Вот как это делается, – говорит он мистеру Ничего Особенного. – Вот! Вот как это делается!