Вместо приветствия она дергает головой: занавес темных кудрей длиной до челюсти, за ним – скула и профиль. Свет шахты, который сочится внутрь через немногочисленные иллюминаторы высокого давления, рассредоточенные по передней части рубки, словно паучьи глаза, окрашивает пилота в мягкие акварельные тона. Ее глаза не отрываются от пульта управления.
– Пристегнитесь.
Он пристегивается. Механическое нутро бурчит и рыгает. Огни за иллюминаторами уходят вверх и меркнут.
"Пинагор" падает в пустоту.
Галик откидывается на спинку кресла.
– Далеко до дна?
– Минут сорок. Сорок пять.
– Приятно снова измерять время в минутах. Мне понадобилось полтора дня, чтобы добраться сюда из Корваллиса, и это при сорока узлах.
Пилот стучит по мигающему индикатору, пока тот не начинает гореть ровно.
– Знаете, я немного скучаю по старым денькам. Когда можно было просто
Она протягивает руку назад и снимает с крючка ВР[32] – шлем. Надевает, опускает на глаза визор.
Галик вздыхает.
На таком расстоянии от морского дна ВР бесполезна. Двухмерного дисплея на приборной панели более чем достаточно, когда вокруг тебя на тысячи метров нет ничего, кроме пустого моря. Но за неимением других занятий Галик тоже берет свой шлем и надевает. Он оказывается в жидкой пустоте, в которой мерцают случайные данные и масштабные линейки. Прямо под ними, на тысяче трехстах метрах, по вселенной раскинулась едва видимая полупрозрачная мембрана. В четырехстах метрах под ней – плотный вельвет океанического ложа.
– Странно, – бормочет пилот.
Галик поднимает визор.
– Что?
Губы пилота под визором плотно сжаты.
– Пикноклин[33] на тринадцати сотнях. Никогда не встречала его так глу… – Тут она вспоминает, что беседует с врагом, и умолкает.
Галик закатывает глаза и взвешивает варианты. Решает дерзнуть.
– Вы нарушите протокол, если хотя бы скажете мне свое имя?