Животное в лесу, вот кто она в это мгновение, уязвимая перед опасностью и смертью, но сейчас ее чувства ощущают все. Узор света и тени, гудение насекомого, воркование лесной горлицы, далекую перекличку стаи обезьян. Все в ней, от смуглой кожи до черт лица, возникло благодаря адаптации ее народа к окружающей среде: углу падения солнечных лучей, температуре воздуха. Она ощущает сокрушительную тяжесть столетий насилия и эксплуатации. Они здесь, в ДНК в ее клетках, в историях бабушки, в ранней смерти матери, в самоубийстве Калпаны Ди. Боль пронзает ее с такой силой, что она думает, что лишится чувств. Она прислоняется к стволу дерева и прижимает к груди шкатулку Рагху.
Махуа открывает шкатулку и достает свернутый лист. Ставит шкатулку на ветку, развязывает бечевку, разворачивает лист и гладит прядь волос. Потом вновь завязывает сверток и ищет место, где земля мягкая после недавнего дождя. Палочкой из подлеска выкапывает маленькую ямку и кладет в нее сверток. Закрывает его землей.
На краю поляны листья деревьев перешептываются на ветру. Она чувствует, как выходит за рамки собственного восприятия. Она – капля воды, дрожащая на листе, она – солнечный свет на ветке. Она знает лишь немногие из названий деревьев и птиц, но это придет позже. Сейчас она свободна, как парящая птица.
Икрам зовет ее. Махуа прочищает горло, делает глубокий вдох и кричит в ответ:
– Иду!
Что за честь – существовать во вселенной, которая настолько динамична и сложна, что даже в преклонные семьдесят три года приходится продолжать учиться. Она сядет на опушке леса вместе с Икрамом и будет смотреть на море. Они будут есть джамболаны, пачкая губы и руки пурпурным соком, и она расскажет ему о других великих лесах, об Амазонке на той стороне мира. Она расскажет ему о Рагху.
Е. Лили Ю[59]
Зеленое стекло: история любви
Серебряное ожерелье, которое Ричард Харт Лавертон III подарил Клариссе Одессе Белл по случаю ее тридцатилетия через четыре месяца после их помолвки и за шесть месяцев до назначенной даты свадьбы, было украшено зеленой стеклянной бусиной неправильной формы. Эта бусина была доставлена Ричарду с Луны. Он отправил на Луну ракету с роботом, который просеивал песок до тех пор, пока не нашел горсть зеленых стеклянных шариков и не запустил их обратно на Землю в капсуле, помещенной в другую ракету, совсем маленькую. Стекло расплавилось от высоких температур, когда ракета вошла в плотные слои атмосферы, и все шарики слились в одну каплю размером с большой палец, а затем капсулу с ней извлекли из Южно-Китайского моря. Робот-просеиватель так и остался на Луне, и Кларисса считала его символом их вечного единения.
В ее тридцатый день рождения они ели выращенных в лабораторных условиях креветок и две половинки спелого персика, в котором на удивление не оказалось ни одного червячка и который, как сообщил им метрдотель, был куплен утром на аукционе за сумасшедшие деньги. Когда последние кусочки персика исчезли в горле Клариссы, Ричард достал бархатную коробочку с колье. Он возился с застежкой, пока она охала и ахала и гладила зеленое стекло. Официанты, напоминавшие серую, что-то бормочущую массу, тихо и восторженно аплодировали им.
Кларисса и Ричард знали друг друга еще с тех пор, когда им было шесть и пять лет, соответственно. Тогда Кларисса вылила апельсиновый сок на чистую белую рубашку Ричарда. Это случилось за два десятилетия до того, как насекомые-паразиты испортили все цитрусовые деревья от юга Калифорнии до Флориды. Кларисса всякий раз добавляла это уточнение в свой рассказ, прежде чем брови ее собеседника успевали хмуро опуститься вниз, как ножи гильотины.
Они вместе ходили в младшую, среднюю и старшую школы, а после уроков вместе зависали в мирах виртуальной реальности. Кларисса каталась верхом на драконах, а Ричард сражался с ними, а иногда – все было наоборот, и эти игры помогали им лучше изучить грамматику и геометрию. Временами Кларисса сама придумывала для себя сценарии, в которых она спасала острова от наводнений или деревни от болезней. В эти игры она играла одна, пока Ричард охотился на инопланетян.
То, что они так часто встречались в детстве, нельзя было назвать случайностью. На всем Манхэттене было только три начальные, четыре средние и две старшие школы, в которые люди, которые хоть что-нибудь собой представляли, согласились бы отдать своих детей.
Когда пришло время поступать в колледжи, их пути разошлись: Ричард отправился учиться в Бостон, Кларисса – в Принстон, где было так много людей, носивших одежду ядовито-оранжевого цвета. Она посещала разные курсы, встречалась с разными мужчинами, и все это не вызывало у нее ничего, кроме скуки.
Работающие парни, с которыми она ходила на свидания, получавшие мизерную зарплату в своих библиотеках и столовых, казалось, излучали страх каждой клеткой своего тела. Кларисса видела, что на том тяжком пути, который ждал их впереди, для нее не было места; им было уготовано сражаться и, возможно, однажды достичь величия. Дети юристов, инженеров и хирургов с удовольствием общались на темы брачных договоров и наследования недвижимого имущества, количества детей, которые они хотели бы иметь, а также качеств, которыми должны были обладать идеальные жены, но все их комментарии казались Клариссе ужасно бестактными. Что же касалось отпрысков тех, кто обладал реальной властью и деньгами, то они предпочитали ночи напролет танцевать, пить и прожигать время, с ними весело было провести ночку-другую, но это быстро надоедало.
Через несколько лет после окончания университета ее с Ричардом пути снова пересеклись. Кларисса завоевала себе репутацию удачливого или искушенного инвестора в сфере искусства (в зависимости от того, чье мнение вы спросили бы на ее счет) и специализировалась на покупке, реставрации и последующей продаже поврежденных и списанных экспонатов из разрушенных ураганами музеев. Ее пригласили на прием, устроенный в саду на крыше, где проходила выставка народных промыслов жителей Кентукки. Она была так поглощена разглядыванием фиолетово-оранжевых пятен на деревянной скульптуре леопарда, что не заметила стоявшего рядом с ней мужчину, пока он вежливо не откашлялся. Этот кашель показался ей очень знакомым, а когда она увидела его, скульптура мгновенно утратила все свое очарование.