У меня начался читательский застой. Я могла прочесть не больше страницы, после чего раздражалась, закрывала книгу и ставила ее на полку, чтобы попытаться почитать другую. Даже проверенные романы, которые перечитывала чаще всего, не помогали, а потому я проводила все свободное от занятий время на стадионе или просто лежала в кровати и смотрела в потолок.
Я пообщалась с сестрами и братьями по групповому видеозвонку, слушая, как они рассказывают о своей жизни, а сама, как обычно, молчала. Только Лаура один раз спросила, как у меня дела с работой, но после удовлетворившего всех ответа разговор снова вернулся к обсуждению текущего бизнеса моих братьев.
В конце концов наступила пятница, и когда я надела майку и легинсы, в животе у меня запорхали бабочки. Хотя они были совсем не похожи на тех, которые запомнились мне с того вечера, когда я пыталась выбрать наряд перед выступлением Шона. Я уложила волосы так, словно вовсе не прилагала усилий, сделала легкий макияж, накинула безразмерную толстовку и неспешно направилась к дому Шона, что располагался в нескольких кварталах от моей квартиры.
Он, как и я, жил за пределами кампуса, но его дом был новее, а в вестибюле за столом круглые сутки дежурила консьерж. Когда я пришла, она позвонила Шону, получила его одобрение, а потом пропустила меня к лифтам и нажала номер его этажа.
Живот скрутило, пока цифры увеличивались и увеличивались, а потом я вышла в коридор и сразу же увидела Шона, который стоял возле открытой двери в самом конце.
При виде него эти странные бабочки внутри затрепетали.
Он прислонился к дверному косяку, беззаботно скрестив руки и ноги, пока наблюдал, как я шагаю к нему по коридору. Его взгляд открыто блуждал по моему телу, и я не смогла скрыть румянец, который согрел мои щеки под таким непоколебимым взором.
– Привет, – сказал Шон, когда я подошла ближе, а потом оттолкнулся от стены и заключил меня в крепкие объятия.
Они были теплыми и уютными, будто мы знакомы уже много лет, будто он приветствует старого друга, по которому страшно соскучился. От него пахло какими-то растениями, возможно, пачули. Отстранившись, Шон одарил меня ленивой улыбкой, а его глаза заблестели, когда он протянул руку, чтобы провести меня внутрь.
– Надеюсь, ты не возражаешь против еды навынос, – сказал он, закрыв за нами дверь. – Я слишком устал, чтобы что-то готовить.
Я ничего не ответила, потому что стояла разинув рот и рассматривала то, что ждало меня внутри. Его темная студия была слабо освещена теплым светом свечей, их пламя мерцало, отбрасывая тени на стены и на стол, накрытый в середине комнаты. Шон постелил на журнальный столик скатерть кремового цвета, а прямо в центре него стояла дюжина роз в окружении еще нескольких свечей. По обеим сторонам были разложены подушки, формируя импровизированные стулья, а на столе лежали коробки из знакомого мне близлежащего ресторана итальянской кухни, в которых было все – от курицы и пасты до баранины и брускетт.
На фоне тихо играла музыка – какая-то спокойная джазовая композиция, и я окинула взглядом всю минималистичную комнату. Возле окна стоял синтезатор, а рядом с ним гитара. Ноутбук был открыт, а на его экране виднелась какая-то программа для создания музыки. Еще в комнате был небольшой диван из коричневой кожи в цвет ботинок, которые всегда носил Шон, и матрас на пружинном блоке, задвинутый в угол.
Комната разом представляла собой спальню, кухню, гостиную и музыкальную студию, а вкупе с пластинкой, крутившейся в виниловом проигрывателе, и множеством постеров на стене создавалась почти гранжевая, романтическая атмосфера, будто прямиком из фильма девяностых.
– Ух ты, – выдохнула я, осматриваясь.
– Надеюсь, я не переборщил, – сказал Шон, проведя рукой по растрепанным волосам. – Люблю свечи.
– Красиво, – заверила я, хотя голос прозвучал хрипло. Затем последовала его примеру и села на подушки с противоположной стороны стола.
– Вина? – предложил он и поднес бутылку к бокалу, прежде чем я успела ответить. – Это «Москато». У меня так и не развился вкус к более сложным сортам.
Я издала смешок.
– Что ж, думаю, это можно спустить с рук, раз тебе всего девятнадцать.
– Двадцать, – поправил он, наполнив наши бокалы, а потом поднял свой. – За тебя, Джиана, – сказал Шон, глядя на меня искрящимися в свете свечей глазами. – И за музыку, которая наполняет наши души.
ebooksa