Долгая навигация

Корабль дышал водой и чистотой. На стенке трясли одеяла и койки. У сходни стоял Доктор и важно хлопал по одеялам указкой. Если вылетало облачко пыли, хозяин одеяла поворачивал обратно. Мичман Карпов выдал свежие ломкие простыни, застелили койки. Спустился в кубрик Кроха, три койки разбросал: «Порядка не уважаешь — себя уважай. Внимание всем! Найду морщинку на одеяле — будем тренироваться. Вместо кино».

— И сказал старшина матросу: бери постель и иди. И матрос схватил койку и побежал, — очень серьезно сказал Сеня.

Дымов покосился на Сеню, на его койку (была она заправлена безукоризненно), поманил Шурку пальцем: пойдем-ка…

Вывел к шлюпке и опустился на колено. Провел рукой по килю, поддел ногтем пузырь краски и оторвал здоровый лоскут. Обнажилась черная древесина. Кроха раскрыл нож: лезвие без усилия вошло в дерево на сантиметр. Шлюпка промокла насквозь и сгнила на треть.

— Вот так.

Отобедали без аппетита.

12

В двенадцать двадцать девять Доктор, в черной форме и с повязкой рассыльного по кораблю, торкнулся в дверь кают-компании и доложил командиру, что гребцы гоночной шлюпочной команды построены по его приказанию: ют, левый борт.

Назаров вышел на ют, брезгливо глянул в низкое небо. Полз тихий ветерок; флаг и вымпел отсырели и не шевелились. Вдоль борта, сторонясь швартова, стояли в шеренгу гребцы: линялые береты, запачканные приборкой робы. Стояли по ранжиру, старшины вперемежку с матросами. Дымов, в черной форме, с повязкой дежурного, скомандовал и шагнул для доклада.

— Встаньте в строй, Дымов.

Кроха аккуратно повернулся, замер на правом фланге.

— Товарищи матросы и старшины, — скучно начал Назаров. — Как вам известно, завтра вся страна отмечает День Военно-Морского Флота. Командованием бригады утвержден план спортивных и культурно-массовых мероприятий. На десять ноль-ноль назначены гонки шестивесельных ялов, дистанция две тысячи метров. Шлюпка нашего корабля всегда…

Дымов чуть улыбнулся. «Шлюпка нашего корабля всегда…» — прочиталось отчетливо в его взгляде. Матросы, всю службу прошедшие при Демченко. Дымов, Дунай и Доронин уходят осенью. Разин и Сермукслис — весной. Семенов единственный молодой в этой команде. Равнодушные лица. Сколько слов они выслушали за три года? Ну, вот что…

— Ну, вот что! Ко мне приходил утром боцман. И это вам тоже известно. Приходил просить для вас поощрения. Я отказал. Я не вижу необходимости сулить поощрение за первое место в гонках. Я не вижу необходимости пускать службу наперекос ради игр в праздничный день. Я не вижу необходимости острых переживаний вокруг гонок, когда у старшины первой статьи Дуная молодые акустики несут вахту слабо, а включать станцию без разрешения — умеют. Когда у торпедистов Дымова восемь суток назад отказала система стрельбы сжатым воздухом. Когда подчиненные старшины трюмных Доронина при наполнении цистерн затапливают кубрик. Когда у боцмана Раевского и его подчиненных Сермукслиса и Разина на блоках грузовых стрел — ржавчина. Оставляя эти соображения в стороне, хочу заметить, что в варианте заранее обещанного поощрения усматриваю элемент торга, каковой, не говоря уже обо мне, должен быть для вас, лучших гребцов бригады, унизителен. Не стыдно? …Смирно!

Шеренга дрогнула и напряглась.

Назаров приложил руку к фуражке:

— Приказываю! Не уронить чести корабля. Занять в гонках первое место.

Четко опустил руку и, склонившись, шагнул в дверь.

— Юра, — удивленно сказал некоторое время спустя Карлович. — Дай команду разойдись. Капитан забыл, а мы будем стоять как столбик.

Вместо хохота вышел всхлип… Нарочито тягуче поднялись гуськом на ростры, улеглись, назло канонам, поперек торпедного люка. Вздохнули в шесть животов. «Приказываю!» Прежний командир «полста третьего» Демченко сказал бы: «Ребята!! Они плюнули нам в душу. Они обозвали наш корвет грязной пиратской шхуной. Не потерпим?» — «Не потерпим!» — проревели бы шесть глоток. «Задавим?» — «Зад-давим!» — «Ну, добро. Есть еще моряки на свете…»

А старпом пришел бы во время работы. Потрепался бы: «Матросам без конца приходится бегать взад и вперед, то нужны люди здесь, то всех зовут туда, потому что в одно и то же время всюду есть какие-то дела…» — и ломай потом голову: откуда цитата? Вскользь: «А кто такой был адмирал Бутаков? …Н-да. Нетвердо», — и прочел бы краткую живописную лекцию о заслугах старинного адмирала перед флотом российским. И, уже уходя: «Кстати. О шлюпке Григорий Иванович Бутаков говаривал так: шлюпка есть вернейшее средство нам всем узнавать, кто из какого металла. Вот так, альбатросы».