Кинжал Клеопатры

– Вы знаете женщину по имени Грэмми? Это ее прозвище.

– Конечно, знаю. Все в этих краях знают Грэмми – или, я бы сказал, были знакомы с ней.

– Были?

– Боюсь, она мертва, мисс.

– О нет, – сказала Элизабет, страх комом подступил к ее горлу.

– Прошу прощения. Она была вашей подругой?

– Что случилось? То есть как она…

– По-моему, ее нашли вчера. Выглядело так, словно ее задушили.

– Вы уверены?

– Так все говорят.

– А что насчет полиции? Они ведут расследование?

Он презрительно фыркнул.

– Пфф, а как же. Они очень переживают из-за смерти бедной старой карги, которая была известной пьяницей. – Он покачал головой, затушил сигарету и раздавил ее каблуком. – Бедная старушка Грэмми. Никогда не встречал напитка, который бы ей не нравился, но она была хорошей подругой, так что это печально.

Элизабет взглянула на темную квартиру на третьем этаже над салуном. Что бы Грэмми ни знала о мрачных событиях, которые там произошли, кто-то, очевидно, решил, что ей стоит замолчать.

Глава 35

Людей было на удивление трудно убить. По крайней мере, так ему казалось вначале. Но по мере того, как его мастерство росло, он был удивлен тем, как быстро и легко жизнь покидала тела его жертв. Он не уставал наблюдать, как страх сменяется изумлением, затем гневом, за которым, наконец, следует смирение. Эмоции всегда шли в таком порядке и, казалось, не менялись от человека к человеку. Сначала это был чистый животный ужас, поскольку тело включало инстинктивную реакцию выживания. Затем, когда жертва понимала, что выхода нет, появилось неверие в то, что это конец – что ее жизнь действительно вот так закончится. Гнев был вызван осознанием того, что она ничего не могла сделать, чтобы остановить это. Наконец жертва покорялась своей судьбе, когда ее тело расслаблялось, а в глазах появлялся тот отсутствующий взгляд, который говорил ему, что смерть близка.

Поначалу он убивал своих жертв хаотично и судорожно, но вскоре его действия стали плавными и почти грациозными, как в балете па-де-де. Процесс казался таким же интимным и личным, как половой акт. Временами это ощущалось как что-то неземное. По мере того как он лучше знакомился с процессом, он смог расслабиться и получать от него больше удовольствия, смакуя каждый драгоценный этап. Он пришел к выводу, что убийство ничем не отличается от всего остального: практика доведена до совершенства. За несколько коротких недель он прошел путь от новичка до мастера, и все это благодаря упорной работе и подготовке.

Его друзья иногда лукаво замечали, что у него, должно быть, есть любовница – и в каком-то смысле они были правы. Убийства занимали каждую его мысль наяву. Он проводил все свободное время, размышляя и планируя следующее завоевание. Каждый час, проведенный без участия в охоте, казался потраченным впустую.

Сначала убийство было вызвано кипевшей в нем яростью – причинение вреда другим людям, казалось, успокаивало огненную муку в его сердце. Но через некоторое время это стало самоцелью, поскольку процесс нравился ему все больше и больше. Это стало его секретом, его призванием, смыслом его существования, главным смыслом его жизни. Все остальное было подчинено его стремлению убивать, потребности в новых жертвах. Он работал, ел и пил, общался с людьми, даже посещал многочисленные «развлечения», которые предлагал город. Но это было все равно что топтаться на месте. Ничто не сравнится с острыми ощущениями охоты, с опьянением от осознания того, что в его руках власть над жизнью и смертью. Когда он убивал, каждая клеточка его существа пульсировала от этого трепета, и он чувствовал себя живым так, как никогда раньше. Он был Осирисом – Владыкой Подземного мира, Судьей мертвых, и только он обладал властью решать, кому жить, а кому умереть.

Клео замурлыкала и потерлась о его голень – приближалось время ужина. Он взял кошку на руки и погладил ее мягкую, гладкую шерстку, чувствуя нежное урчание в ее горле по мере того, как мурлыканье становилось все громче. Он уткнулся лицом в густой загривок ее шеи, чувствуя себя немного угрюмым из-за того, что задушил старую леди. Ему это не понравилось. Это заставляло его чувствовать себя маленьким, грязным, как будто он убивал свою собственную мать. Но это был просто вопрос выживания, неприятная, но необходимая задача. Она слишком много повидала, и, поскольку от выпитого у нее развязался язык, доверять ей было нельзя. Он подумывал о том, чтобы подкупить ее, но знал, что пьянице доверять нельзя.