Кинжал Клеопатры

Стоя в нескольких метрах от него, Элизабет видела, что его глаза налились кровью, а руки слегка дрожали. Подтекст был ясен: Саймон Снид был наркоманом.

– Ну? – спросил он, преграждая ей путь. – Что должен сделать парень, чтобы попробовать ваш «талант»?

– Уйдите с моей дороги, – тихо сказала Элизабет. – И, если вы еще когда-нибудь дотронетесь до меня, я убью вас.

Его глаза расширились от удивления, и он отшатнулся назад, как будто его толкнули. Она воспользовалась моментом и продолжила свой путь, не оглядываясь. Хотя в здании было прохладно, она вспотела. Ее реакция на угрожающее присутствие Снида застала ее врасплох не меньше, чем его самого. Она была просто сыта по горло – устала от критики, намеков, комментариев и угроз. Устала от необходимости играть в игры, которых общество требовало от женщин – быть хорошей, миловидной, доброжелательной и уважительной к людям, которых она не любила и не уважала. Пока она шла, груз беспокойства спал с ее плеч, как плохо сидящий плащ, сменившись своего рода ликующим нигилизмом. Люди могли бы пытаться управлять ее судьбой – возможно, им это даже удалось бы, – но она не позволила бы им сделать ее несчастной.

Элизабет вернулась к своему столу, чувствуя необъяснимое спокойствие. Что-то внутри ее изменилось. Столкнувшись с таким количеством людей, которые желали ей зла или стремились встать между ней и ее работой, она могла страдать недолго. Избыток эмоций за прошедшую неделю, казалось, достиг критической точки. Даже ее страдание из-за избиения Фредди сменилось жестким, холодным гневом, как будто вся мягкость покинула ее тело. Она также считала, правильно это или нет, что, скорее всего, никакой связи между нападением на нее и убийствами не было. Поведение преступников было настолько разным, что она не думала, что между ними есть какая-то связь.

Сосредоточившись на своем рассказе, она работала без перерыва в течение нескольких часов, закончив как раз перед тем, как часы пробили пять. Войдя в пустой кабинет Фергюсона, она бросила статью на его стол вместе с запиской и покинула здание газеты вместе с Томом.

Но она не знала, что ее относительное душевное спокойствие вот-вот будет нарушено.

Глава 61

Элизабет приехала в Стайвесант и увидела, что консьержка ждет ее в вестибюле. Консьерж, как во Франции, был одной из прелестей жилого комплекса – на ее мать это произвело большое впечатление. Но как только Элизабет переехала, то обнаружила, что ей вовсе не нужны эти удобства. Но теперь, когда она вошла в вестибюль, ее приветствовала мадам Вернье. (Нанять консьержку, которая еще и была француженкой, было еще одной попыткой сделать комплекс более похожим на «французские квартиры».) Одетая в розовый домашний халат из синели, добрая леди пробежала по вестибюлю, встряхивая руками вверх-вниз, как будто они были мокрыми и она пыталась их высушить. Средних лет, пышная, с пухлым румяным лицом, она обладала тем, что мать Элизабет называла avoirdupois – благородным способом называть кого-то толстым. Ее волосы были накручены на тряпки – популярный метод создания локонов, особенно если не хватало горничной.

– Mademoiselle, quelque chose le dérangeait vraiment![53]

Элизабет достаточно владела французским, чтобы понять, что она говорит не о том, что человек, о котором идет речь, был невменяем, а о том, что он был очень расстроен.

– Pardon, madame?[54] Кто был обеспокоен?

– Le jeune médecin![55] – Ее умоляющие карие глаза вглядывались в лицо Элизабет.

– Quel médecin?[56] – спросила Элизабет. Мадам Вернье говорила по-английски, но, когда она была взволнована, ей было непросто подобрать правильные слова.

– Très beau, avec des cheveux noirs. – Красивый, с черными волосами. Описание снимало всякие сомнения – это был Хайрам Джеймисон.

– Чего он хотел?

– Votre soeur… вашу сестру… у вас проблема.

– Что за проблема?

– Elle a disparu – она исчезла.

Элизабет потребовалось мгновение, чтобы осознать, что сказала мадам, и еще одно, чтобы поверить в это.