После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II
В 1894 году, когда Николай II взошел на престол, в начальных школах учились только три миллиона детей. К этому времени в Пруссии и Австрии всеобщее образование существовало уже более ста лет; оно появилось даже в Японии, не столь давно расставшейся с феодализмом.
В средних учебных заведениях – гимназиях, прогимназиях, реальных училищах (их было девятьсот на всю страну) – имелось 224 тысячи учеников. В высших учебных заведениях – 14 тысяч студентов.
Перед Первой мировой войной, то есть уже во втором десятилетии XX века, когда неграмотность в Европе стала совсем диковиной, по данным Б. Миронова, в России умел читать 31 % взрослых (в Великобритании 91 %, в Германии 97 %, во Франции 89 %).
К 1914 году на 1000 человек населения приходилось: в России 59 учащихся, в Австрии – 143, в Великобритании – 152, в Германии – 175, в США – 213, во Франции – 148, в Японии – 146 человек. В статье Н. Ерофеева об уровне жизни россиян это объясняется разницей в бюджетных затратах. Скажем, британцы отводили (в тогдашних ценах) по 2 рубля и 84 копейки на ученика в год, а царское правительство – 21 копейку. При этом следует учитывать, что общественные деньги, выделяемые земствами и городскими думами, покрывали более половины расходов на школы (360 миллионов рублей против 300 миллионов государственных ассигнований).
Число средних учебных заведений за двадцать лет увеличилось менее чем вдвое.
Успешнее всего развивалась высшая школа – студентов стало почти вдесятеро больше, и это тоже было характерной приметой сословности образования. В квалифицированных специалистах (которыми могли стать только выпускники гимназий и реальных училищ, то есть преимущественно молодежь из обеспеченных семей) государство было заинтересовано больше, чем в просвещении народных низов.
Сложился своего рода заколдованный круг. Скудные доходы не позволяли бедным семьям давать детям образование, а отсутствие образования обрекало человека на нищенские заработки.
Другой объективной причиной медленного культурного развития был очень низкий уровень жизни.
Автор дореволюционного исследования «Россия в цифрах» Н. Рубакин высчитал, что в 1900 году годовой доход на душу населения равнялся 63 рублям. Это было втрое меньше, чем в Германии, вчетверо меньше, чем во Франции, и почти вшестеро меньше, чем в Америке. Россия «сравнительно с другими странами – страна полунищая», – констатировалось в книге. По данным Н. Ерофеева, современного историка, к 1913 году средний доход вырос до 101 рубля. Вроде бы неплохой результат за тринадцать лет – 60 %. Но за годы, предшествовавшие мировой войне, уровень жизни в других странах увеличился намного больше, так что отставание России по этому ключевому показателю стало еще разительней. «Для России все реальнее становилась перспектива оказаться на обочине цивилизованного мира», – резюмирует автор.
Я привел столько цифр, чтобы показать, чем объективно объяснялось печальное состояние народного массового сознания, отчасти искусственно поддерживаемое на низком уровне.
В отличие от большинства правительственных мужей деятели Общества – писатели, журналисты, земцы – очень хорошо сознавали угрозу, которую таила в себе подобная цивилизационная неразвитость. Об этом много писали – и в публицистике, и в художественной литературе.
Процитирую Максима Горького – писателя, который, выйдя из низов, не обладал обычным интеллигентским комплексом вины перед «простым народом» и потому высказывался не обинуясь.
«Но где же тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века? В юности моей я усиленно искал такого человека по деревням России и – не нашел его. Я встретил там сурового реалиста и хитреца, который, когда это выгодно ему, прекрасно умеет показать себя простаком. По природе своей он не глуп и сам хорошо знает это. Он создал множество печальных песен, грубых и жестоких сказок, создал тысячи пословиц, в которых воплощен опыт его тяжелой жизни. Он знает, что «мужик не глуп, да – мир дурак» и что «мир силен, как вода, да глуп, как свинья». Он говорит: «Не бойся чертей, бойся людей». «Бей своих – чужие бояться будут». О правде он не очень высокого мнения: «Правдой сыт не будешь». «Что в том, что ложь, коли сыто живешь». «Правдивый, как дурак, так же вреден.»…
Вывод, к которому приходит Горький, безжалостен: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа». Надо только помнить о том, что жестокость эта возникла вследствие жестоких и унизительных условий жизни, из которых система не давала людям вырваться.
Так выглядели большинство жителей империи
Накануне революции Россия была страной с высокоразвитой и высокообразованной, но очень немногочисленной культурной элитой (которая, впрочем, нигде многочисленной не бывает); с полуграмотной или вовсе неграмотной основной массой населения и с диспропорционально маленькой промежуточной прослойкой.
В этом смысле победоносцевский проект вполне удался: сильного среднего класса в обществе не сформировалось.
Социальные мутации
И все же, несмотря на попытки законсервировать социальную структуру и иерархию, российское общество менялось – не могло не меняться. Параллельно шли два процесса, и оба угрожали «стабильности»: во-первых, разрастались и всё активнее проявляли себя новые классы-сословия; во-вторых, трансформировались старые.
Понятно, что интересы новых социальных сил – рабочего класса, интеллигенции, бизнес-сообщества – не могли совпадать с интересами архаичного строя, но нестабильной была ситуация и с теми группами населения, которые Власть привыкла считать надежной опорой: дворянством, духовенством и крестьянством. (Эту идею декларировала уваровская триада «православие-самодержавие-народность».)