Смоль и сапфиры

22
18
20
22
24
26
28
30

Меня и правда отпустят? Вот просто так? Но куда я пойду и что мне дальше делать? Я понятия не имею, где нахожусь и как отсюда идти до столицы.

Видя смятение на моём лице и будто читая мысли, служанка успокаивает меня:

— Тебя доставят в столицу и пристроят в храм Пяти. Ни о чём переживать не стоит. Далее ты сможешь через жреца Анатолио связаться со своими родными. Но до этого тебе надо всё сделать правильно, чтобы не было проблем.

— Хорошо, — мой голос охрип и звучит сухо, но моего согласия достаточно, чтобы позволить ей дальше колдовать над моим внешним видом.

— Повтори пять раз фразу «Вас дожидается посыльный в саду», чтобы я была уверена, что ты не забудешь слова.

Пока я повторяла фразу вслух, служанка принялась укладывать мои волосы, собирая их в сложную причёску и рассыпая по ним украшения из мешочка, снятого с её пояса. Когда я закончила, она обошла меня со всех сторон, поправляя локоны.

— На аукционе на вас были надеты буквально ночные сорочки, чтобы было видно тело, которое покупают. И там ты была рабой, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не нужно. Главное, чтобы ты держалась увереннее, и… — она окидывает меня взглядом. — Взрослее. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Зимой исполнится семнадцать.

В Ладоргане замуж могли выдать и в шестнадцать, но обычно в хороших семьях считалось, что благовоспитанная девушка должна достигнуть возраста восемнадцати лет, чтобы успешнее найти себе хорошую пассию.

На лице служанки впервые появляется подобие сочувствия.

— Ты слишком юна для участия в аукционе, — озвучивает мои мысли она. — Но графиня никогда не чуралась марать руки.

Через мгновение её лицо вновь приобретает обычное выражение, и она, будто очнувшись от наваждения, достаёт из полупустой корзины железную витую маску, скрывающую половину лица, а также лист бумаги.

— Всё, больше не отвлекаемся, у нас осталось очень мало времени, — с этими словами она суёт мне в руки сложенный вдвое лист, а сама надевает на моё лицо маску, завязывая атласные ленты на моём затылке.

Я разворачиваю бумагу и вижу там рисунок маски, выполненный углём. Той самой, что я видела на нём.

— По этой маске узнаешь господина. Танцевать будешь только один танец и только с ним, — отходя назад и оглядывая меня, строго говорит служанка. — Ничего не ешь и ничего не пей. Не особенно из непрозрачных бокалов.

— Какой танец я буду танцевать?

— Тот, которому вас учили за эти две недели. Ты запомнила его маску?

— Да.

— Хорошо, тогда пойдём. Будем молиться, чтобы тебя в этом не узнали.

Она отпирает ключом дверь и выглядывает в коридор, озираясь. Удостоверяясь, что там никого нет, служанка выводит меня из комнаты, предварительно захватив с собой атласные перчатки, что вручает мне.