Он поймал на себе взгляд светловолосого солдата. В сером море тумана покрасневшие глаза Ворона казались маленькими, как две булавочные головки.
– Кож, – выпалил Лукаш, повинуясь какому-то внезапному порыву, – ты в порядке?
Кожмар медленно повернулся к нему. Из его ноздрей все еще шел дым, хотя он не подносил трубку ко рту уже несколько минут.
У Лукаша по спине пробежали мурашки.
– Не волнуйся, – повторил Кожмар. – Я тебе помогу.
17
Рен наблюдала за тем, как Рыбак перебирает стопку листов, сложенных у него на коленях, перед тем как засунуть их в кожаный тубус. Краем глаза она успела заметить аккуратные ряды букв, написанных неразборчивым почерком, и хотя девушка видела множество книг в библиотеке замка – слов она не знала.
Но по какой-то странной причине… ей хотелось их узнать.
У Якуба тряслись руки. Она знала, что он напуган.
– Ты… – Рен колебалась. – Ты… чувствуешь себя лучше?
Одноглазый мужчина уронил последние листы и рухнул на колени, чтобы собрать их. Какое-то время он не отвечал. Рен встала с земли и села на упавшее дерево, сцепив руки на коленях.
Ей было жаль этого человека. Она сама не понимала почему. Пока что не понимала.
– Якуб, – прошептала она, – с тобой все в порядке?
Он поднял голову.
Волшебство мотыльков и мерцающий свет только подчеркивали его шрамы. Разорванное веко подрагивало над пустой глазницей, и только теперь, впервые рассмотрев мужчину как следует, она заметила, что его рот больше не закрывается как надо.
– Моя дочь умерла, – тихо сказал он. – Разве после такого я могу быть в порядке?
Рен слушала вполуха. Она была совершенно заворожена жутковатыми чертами его лица. Наконец до девушки дошли слова Рыбака, и она спросила:
– Как?
Якуб снова начал перебирать бумаги. Их осталось совсем немного, и, закончив, он по очереди убрал их обратно в тубус.
– Лихорадка, – сказал он. – Это было в Сероводе. Она прожила всего несколько дней, а моя жена умерла при родах.