Но, вернувшись на третий год обучения, Данута была готова отвоевывать корону обратно. И не важно, по законам живых или мертвых. Горячая кровь, густая злоба.
Легким шагом, тихим словом – она убедила девочек, что Кася много на себя берет. Страхи прошлого года успели забыться, и обвинения во лжи снова стали такими удобными.
Кася испугалась. Она едва начала привыкать к прямой спине и открытому взгляду, как у нее собрались отобрать единственное, чем ей удавалось гордиться, – источник вечной мудрости, знак исключительности. Преданность девочек.
Бедная маленькая Кассандра.
Кася пошла на жертву, чтобы удержать их подле, чтобы продлить дружбу. Она поступилась малым. Удивительно, но ей даже не пришлось обращаться за советом к духам, чтобы принять это решение. Разве что они шепнули ей пару слов во сне.
Итак, Кася собрала всех девочек в их с Магдой комнате впервые в этом году. Их вечера уже мало напоминали обычные девичьи посиделки.
Магда сделалась замкнутой и будто вечно чего‑то ждала. На все вопросы только качала головой. Ее часто можно было застать с нательным крестиком, прижатым к губам, словно она сама себе затыкала рот. Открывала она его только для того, чтобы петь.
Мария не отрываясь глядела Кларе через плечо, стараясь не упускать ни одного штриха, что ложился на бумагу. Клара хмурилась, но не прогоняла ее. Воздух между ними густел, набрякал от недосказанности. Или, наоборот, от сказанного лишнего. Штрихи на бумаге становились все резче. Мария не отрывала глаз, ее тонкие светлые косы стекали по чужому плечу.
Данута выжидала. Она держалась надменно, раскованно, сидела по-турецки, оголив колени. У нее была взрослая пижама на тонких бретелях, с треугольным вырезом и в желтых китайских драконах, а гладкие волосы теперь завивались остриями на середине щек. Их перехватывал повязанный набок вишневый шарф из невесомого шифона. Дана первой остриглась по последней моде и выщипала брови, как у актрис кино или девушек в журналах, – потому ее взгляды считались самыми передовыми и верными.
Юлия же казалась оживленней обычного. Она со всеми пыталась поддерживать разговор и изо всех сил создавала видимость дружеской обстановки.
Свечи, слепленные по три-четыре, оплывали в блюдцах.
Кася вынула из чемодана доску Уиджа, укутанную в пунцовый плюш.
Будто бы ничего не изменилось, но даже стены чувствовали приближение важных перемен. Кася полуопустила веки, будто они стали слишком тяжелыми, и оглядела одноклассниц.
Они повзрослели. У них под кожей колючками прорастали тайны, руки стали тоньше, а колени круглее. В коробках с записками поселились крошечные календарики с красными пометками, а в улыбках появилось что‑то ускользающее от взгляда.
Меня не было рядом в момент, когда все свершилось, мне неизвестно, какими словами она удержала их рядом, поступившись малым – своей уникальностью.
Распахнулся и соскользнул на пол пунцовый плюш, в котором Кася хранила свою игрушку.
Жаль, меня не было рядом.
Новые правила были приняты ими легко, будто они естественным образом продолжали те самые волшебные изменения, которые происходили в телах и душах.