Москва. Квартирная симфония

22
18
20
22
24
26
28
30

Кухня наша была необъятной. Вдоль высоченных, выкрашенных до середины темно-зеленой масляной краской стен простирались две оснащенные чугунными крыльями плиты завода «Газоаппарат», пять кухонных столов разной степени обшарпанности, подвесные полки-полки-полки, парочка деревянных табуретов и один шаткий венский стул, пожертвованный Биной Исааковной на общественные нужды. Существовала и дверь на черную лестницу, никем, кроме новоиспеченного автомобилиста Игоря, не используемая, запирающаяся на тяжелую проржавевшую щеколду.

– Дорогие мои, – начала я миролюбиво, – не все благополучно в нашем королевстве, вы согласны?

Раздался общий нечленораздельный ропот.

– Между тем факт остается фактом. Проведенная с вами семилетка оказалась для меня продуктивнейшим периодом (за это время я успела выйти замуж, родить и почти развестись). Я благодарна судьбе за пройденные университеты, но наступила необратимая усталость металла. У нас участились ссоры. Нам пора разъезжаться.

Ропот стих. Повисла небольшая пауза. Каждый из присутствующих вздохнул, вспоминая наболевшее.

– Ну ты фантазерка! – первым среагировал Митрофан Кузьмич.

– Вот именно. Кому нужен наш тараканий плацдарм с плесневой бахромой на потолках? – более емко, на правах филолога, выразилась Татьяна.

– Остальные тоже так думают? – спросила я.

Остальные пока молчали. Маша вертелась волчком по истертому кафелю. Валера, безнадежно уставившись в пол, пытался остановить ее, дергая за рукав. Бина Исааковна, глядя в окно, впала в суровую задумчивость. Игорь, перетаптываясь с ноги на ногу, злился на общую атмосферу неопределенности. Иришка перешла в закуток к их с Игорем кухонному столу и резала на порционные кусочки отборную телятину карликовому пуделю, два года назад приобретенному у заводчицы с верхнего этажа. Широкая спина Иришки выражала скепсис.

– Вы акцентируетесь на частностях, на замызганных стенах и облезлых потолках мест общего пользования, за деревьями не видите леса, – настойчиво продолжила я. – Полы и потолки – поправимое дело. Главное – уникальное расположение нашего дома, его архитектура и дореволюционное качество!

Оторвав взор от окна, к разговору неожиданно конструктивно подошла Бина Исааковна.

– Что вы предлагаете, Оксана? – С высоты 1915 года рождения и безупречного воспитания она называла каждого на «вы».

– Предлагаю нанять агента и всем получить отдельные квартиры. – На пятки тайным квартирным маклерам беспардонно наступали риелторские конторы. – Миссию нахождения агента беру на себя. Давайте рискнем. И еще: требуйте каждый по максимуму. Просишь больше, получишь в самый раз – таков закон коммунального жанра.

– Ну не зна-аю… – тряхнул спутанной шевелюрой Валера, отпустив рукав рвущейся на свободу Машки, – нас, к примеру, в одной комнате трое; наихудшая из всех ситуация…

– Свежо предание… – мрачно добавил Игорь.

– Что ж, попробуйте, Оксана, хотя шанс, по-моему, мизе́рный, – заключила Бина Исааковна. (Иногда, по причине частого упоминания, она будет Б. И.)

На этих словах соседи невесело разбрелись.

Теперь по поводу тараканов. Следуя ночью в туалет и проходя мимо кухни, можно было развлечения ради включить свет и понаблюдать, как с поверхностей столов врассыпную пускались стада прусаков. Периодически, потревоженные резко включенным светом, с потолка отлетали куски зеленоватой штукатурки, добавляя скорости пронырливым насекомым. Посещать комнаты прусакам надобности не было – провианта хватало на кухне.

Только не надо думать, что наше жилище представляло собой убогую, затрапезную ночлежку и реверанс дому был сделан мною для красного словца. Бывший доходный дом, построенный на рубеже XIX–XX веков, был и остается прекрасен по сей день! Особо пытливому читателю предлагаю историческую справку. Менее пытливые могут пролистнуть несколько страниц, хотя, на мой взгляд, сделают это зря.

Итак, внушительный, длинный, выходивший левым крылом на Остоженку (эту часть, увы, недавно снесли) дом № 12 по Савеловскому, с 1922 года Савельевскому, а с 1993-го Пожарскому переулку изначально принадлежал Варваринскому акционерному обществу домовладельцев. Общество было одним из первых, созданных в 1897 году тремя богатейшими и влиятельными москвичами с целью строительства арендного жилья. Александр Иванович Шамшин, Александр Данилович Шлезингер и Семен Васильевич Лепешкин заправляли фабриками, заводами и Московским купеческим банком. Двое из них состояли членами Государственной думы. Возможности всех троих были неограниченны. Гостиница «Националь» и кинотеатр «Художественный», между прочим, тоже их финансовое детище. Самая фешенебельная по тем временам московская гостиница и украшенный пилястрами, эркерами, арочными окнами наш дом были спроектированы петербуржским архитектором Александром Ивановым по заказу Варваринского акционерного общества. Квартиры в доме с первых дней его существования занимали знатные персоны. Врачи, юристы, горнопромышленники, нефтяники, инженеры, музыканты, художники, литераторы. Вот на литераторах-то ненадолго и остановлюсь. Подростком-гимназистом здесь жил Илья Эренбург. Глава семейства, недавний киевлянин, купец первой гильдии Григорий (Герш) Эренбург, был назначен директором Хамовнического пивомедоваренного завода. Жили вшестером: мать, отец, три старшие дочери и Илья. В пятом классе Первой мужской гимназии, что на Волхонке (где в свое время учились историк Сергей Соловьев, драматург Александр Островский, классик российского анархизма Петр Кропоткин и ставший Эренбургу старшим гимназическим товарищем будущий революционер Николай Бухарин), деятельный Илья организовал машинописный, как бы сейчас выразились, альтернативно-прогрессивный журнал и сам любовно его редактировал. Адрес редакции на последней журнальной странице звучал так: Остоженка, Савеловский пер., д. Варваринского общества, кв. 81, И. Г. Эренбург. (Савеловский – от фамилии дворян Савеловых, с XVII века владевших местной – справа вниз по переулку – усадьбой, сохранившейся по сей день.) В 1907-м Илью исключили из шестого класса гимназии за пассионарные взгляды. Через год его, семнадцатилетнего, арестовали, изъяв при обыске квартиры нелегальную литературу. И вот вам запечатленный в юношеском стихотворении нежнейший оттиск дореволюционной жизни дома: