Но поздно себя винить – надо действовать.
Сдержала слёзы, выпалила:
– Помогите сына найти. Он в лесу гулял. Десять минут назад позвонил, сказал: что-то нашёл. Дальше вскрикнул – и всё. Связь оборвалась.
Кустистые брови хозяина сдвинулись к переносице.
– Сейчас не отвечает телефон?
– Нет, – всхлипнула она.
– В полицию, что ли, сообщать? – чирикнула соседка.
– А, толку с них! – отмахнулся бородатый. И велел Полине: – Пошли!
Схватил её под руку и потащил за собой – в подступавшую ночь, в стремительно чернеющий ельник.
Шагал быстро, на ходу говорил – скрипуче, быстро – словно щепки отлетали под ударом его топора:
– Полиция без толку. Две машины на район, и те на ковиде. Самоизоляцию проверяют.
– Но как мы можем искать вдвоём в целом лесу?! Надо хотя бы людей позвать! – нервно выкрикнула Полина.
– У нас людей – старики да пьяницы. Сначала каждому объяснить, а пойдут в итоге полтора человека. Только время зря потеряем.
– А Щербатый – это кто? – Поля поневоле подделалась под его лапидарный стиль.
– Бабьи сказки, – нахмурился бородач. – Просто несчастный человек. Да и мёртвый он уже тридцать лет.
– Так кто он такой?
– Фронтовик. Инвалид. Без ноги. С войны злым пришёл, людей сторонился. Дом поставил в лесу. Жил один, бобылём. К нему пытались заглянуть – по-соседски, – никого к себе никого не пускал. Мальчишки если лезли – поглазеть или яблоки воровать – солью по ним палил. А после того, как помер, в его доме много кукол нашли. Детских. Разных. И все – с отрубленными ногами. Оттуда слух и пошёл, что маньяк. Хотя живых он сроду не обижал. Даже кур сам не мог резать – отца моего просил. А куклам – да, мстил. За жизнь свою конченую.
– А ребёнка… летом… у вас, правда, убили? – всхлипнула Полина.
– Не убили. Утонул. На мелкой воде играл и захлебнулся. Родители пьяные были, ничего не заметили. Когда откачивать бросились, поздно было.
Взглянул проницательно: