— Это ничего не значит. Ее нужно проучить. — И замахнулся.
Не знаю, почему я не зажмурилась, вероятно, от шока, но это позволило мне увидеть, как всего за полторы секунды Вожак сократил расстояние между нами и перехватил руку Свирепого.
— Нет. — Он сказал это тихо и безэмоционально, но в тишине зала эти слова прозвучали как раскат грома.
— Пусть знает свое место! — рявкнул тот и получил по зубам. После этого Вожак нацелил пистолет уже на него.
— Еще раз подойдешь к ней, и ее лицо — последнее, что ты увидишь.
В тот момент его голос показался мне божественным (самоуверенный и вместе с тем нежный баритон), его тело — еще более привлекательным, чем до этого, а запах… Древесный и немного сладкий… Я всегда буду его помнить. Оно и понятно — мужик спас меня от больших неприятностей. И в то же время я понимала, что все они сволочи. Но все-таки приятно, что кто-то
Татьяна наконец зашевелилась. Прав был Философ, ей пришлось лучше, чем мне.
— Уже на работу? — с досадой пробубнила она, открывая глаза, затем сфокусировала взгляд на мне, а после — на захватчиках. — А-а-а! — завизжала.
— Заткнись! — рыкнул Свирепый. На меня наложили вето, но на Татьяне можно было отыграться.
— Тсс, — шепнула я подружке, и она тут же, как по команде, замолчала.
За это время Вожак отключил сигнализацию, подошел к витрине, разбил стекло и, достав оттуда рубиновый комплект, сложил его в черный непрозрачный мешочек.
— Теперь вы нас отпустите? — спросил директор, стараясь, чтобы голос звучал ровно, однако было видно, что он боится до чертиков.
— Нет, — как всегда спокойно и уравновешенно ответил Благородный Вожак, и заложники в ужасе ахнули.
— Но как же?…
— Послушайте, уважаемый. Я ведь здесь не только ради побрякушек. Я здесь ради правды. — Директор смотрел, моргая. Видно, что он не понимает. Мы с Таней, поднявшись на ноги, тоже моргали, стоя по соседству. Так как команды возвращаться в круг сидящих не было, мы остались на своих местах. — Будьте так любезны, расскажите, при каких обстоятельствах вы нашли рубиновый набор. — Директор начал бубнить про археологов, позвонивших ему, про раскопки, про рухнувшую стену и т. п. Вожак внимательно смотрел на него, и, хоть выражения лица было не разглядеть за маской, почему-то казалось, что он недовольно улыбается. Как царь, выслушивающий оправдательную речь обвиняемого, зная, что затем все равно его казнит. Так и вышло. Ближе к концу истории, когда директор уже начал повторяться, Вожак заехал ему в ухо. — А теперь еще раз рассказывай. Но на сей раз — правду.
— Так я же… — Лидер достал складной ножик, выдвинул лезвие, и директор запнулся. Его глаза испуганно расширились, однако… Что-то мне не нравилось в них. Не было праведного негодования, дескать, я вам правду — а вы вот как? Только страх и… хитрость. Да. Он начал водить глазами слева направо, будто…
— Он врет, — прошептала я сама себе, но банда услышала.
— Устами младенца, — хмыкнул Философ.
— Кто это? — мотнул головой в мою сторону Вожак, будто и не он пятью минутами ранее спас меня от расправы своего подельника.
Заговорила Людмила Анатольевна.