– Не знаю…
Она с трудом сглотнула, во рту пересохло, как будто в рот ей затолкали пепла. А потом она очень медленно выбралась из-под одеяла.
Хана кралась по равнине из скомканного шелка, и скулы Акихито осветило мягким розовым сиянием ее радужки. Ее лицо находилось в нескольких дюймах от его, а губы – на расстоянии лишь одного вздоха.
– Зато я знаю, – прошелестела она.
Она провела пальцами по его щекам, и он смежил веки, глубоко вздохнув, раздувая огонь, разгорающийся у нее внутри. А затем она поцеловала его, долго, неторопливо и глубоко, и он впустил ее в свой рот, и ее язык искал его, и руки у нее опустились, взялись за его ладони и прижали их к себе.
Хана застонала, прикусив Акихито губу, почувствовав вкус крови. И когда он отстранился и распахнул глаза, зрачки у него расширились. Он изо всех сил пытался отдышаться, и она поняла, что он хочет этого столь же сильно, как и она.
– Сестренка, – сказал он.
– Что?
Он схватил ее за плечо и как следует потряс.
– Хана, – проговорил он. – Просыпайся.
Веко у нее приоткрылось, впуская яркий свет фонаря. Над Ханой в темноте навис Йоши, периодически встряхивая сестру.
Она полностью проснулась, завернулась в одеяло и зашипела:
– Яйца Идзанаги, какого черта ты здесь делаешь?
На его физиономии появилось выражение, которое в эти дни сошло бы за улыбку.
– Хороший сон?
– Чего ты хочешь, Йоши? Должно быть, уже наступил гребаный кошачий час.
– Брожу тут как призрак.
– Как кто? – Легчайшее прикосновение рук Акихито исчезло, и холод пробрал ее до костей. – Собираешься свалить? Куда?
– В Средиземье. – Он пожал плечами. – А оттуда в старый добрый Киген.
– Ты собираешься вернуться в Киген? Ты что, накурился до глюков?