От улыбки, расцветшей на губах, захотелось заплакать.
Потянувшись назад тем же путем, каким они летели сюда, Юкико нащупала кончиками пальцев края Шимы. Она чувствовала, как Кайя, размытая на немыслимом расстоянии, беспокойно спит под карнизом Кицунэ-дзё. Как свернулся калачиком у ног Мичи маленький Томо, мечтая об ужине.
Юкико протянула руку над крепостью и почуяла пульсацию всего, что жило внутри: самураев на стенах, слуг, встающих раньше солнца, старого даймё в кабинете, гильдийцев, запертых в подземельях, даже ослепленного безумца, прикованного цепями в самой глубокой, темной камере и страдающего от лотосовой ломки.
Инквизитор.
Вместо глаз – кровавые дыры, черные, как трещины мертвых земель, которые увеличиваются с каждым сезоном и землетрясением и ведут вниз, вниз, лишь боги знают – куда.
Инквизитор улыбался ей. Твердый, как железо, опутанный цепями, губы раздвигаются, обнажая испятнанные зубы. Пустые впадины там, где раньше находились глаза, замотаны окровавленной марлей, однако Юкико не сомневалась: он видит ее столь же хорошо, как и она – его.
Он смотрит на нее незрячими дырами цвета трещин мертвых земель, ведущих вниз.
Вниз.
А за ними…
– Нет!
Юкико зажмурилась и спряталась за тотчас воздвигнутой стеной, вернув барьер на место. Губы и подбородок покрылись коркой замерзшей крови. Она прижалась к спине Буруу, дрожа от холода и чего-то еще. Волнение арашиторы было очевидным, но она не пустила тревогу тигра в себя, оставила снаружи и заперлась.
Кончики пальцев покалывало, а в голове звенело от песни жизни и воспоминаний о незрячих глазах, смотрящих прямо на нее.
Буруу начал рычать и поскуливать, пока она, наконец, не приоткрыла щелочку и не позволила себе просочиться в разум грозового тигра: старое, знакомое тепло, потрескивание камина в любимой гостинице, когда устраиваешься поудобнее на подушках и знаешь, что тебе рады. Что ты – в безопасности.