Несущая смерть

«Смотри, что они отняли у меня! – Лицо багровело, кожа натягивалась. – Смотри на это! И за все это мне досталась ты!»

«Ты – свинья. – Из-за сломанной челюсти слова матери звучали невнятно. – Пьяная свинья. Ты хоть знаешь, кто я такая? Ты даже не представляешь, кем я была!»

Хана приложила пальцы к губам. Задрожала.

Мама…

Гайдзины заговорили на чужом для Ханы языке, густом и резком, как зимний снег.

Порыв ветра подхватил шкуру мужчины, сдернул с его торса, обнажив штандарт, выбитый на железном нагруднике, и Хана соскользнула со спины Кайи. Тигрица предупреждающе зарычала, когда она погрузилась по щиколотку в грязь, спотыкаясь и выкарабкиваясь, выкрикивая имя Петра.

Мужчины повернулись к ней, когда она вцепилась в кожаный ремешок на шее, ослабляя его, срывая с лица платок. Когда Хана, спотыкаясь, приблизилась, она высоко подняла амулет, который мать подарила ей на десятый день рождения, маленький золотой олень с тремя рожками в виде полумесяца.

Тот же символ украшал нагрудник гайдзина.

Гайдзин в шкуре посмотрел на девушку, и его сапфировые глаза широко распахнулись, когда Хана стянула с головы все платки и из-под них выпали неровные подстриженные светлые локоны. Взгляд метнулся от амулета к ее лицу, мужчина побледнел, словно свет старой звезды, и выхватил медальон из ее руки.

Гнев сразу сделал гайдзина в шкуре жестким и холодным.

– Где ты это взяла? – Мужчина говорил почти на безупречном шиманском, легкий акцент будто впечатывал слова в землю. – Где ты это взяла? – Он взял Хану за плечи.

Рев Кайи эхом разнесся по разрушенной равнине, тигрица расправила крылья и с грохотом понеслась к людям. Но глаза мужчины были прикованы к Хане, не обращая внимания на смерть, приближающуюся на потрескивающих искрами серебристых крыльях, на предупреждающие крики у него за спиной, на вой моторов, звон стали о сталь.

– Где? – закричал он.

– Моя мама. – Хана содрогнулась в железной хватке. – Мне подарила его мама.

Капитан выглядел так, словно кто-то выпотрошил его.

– Твоя мама?

– Аня. – Хана сняла защитные очки, обнажив горящий глаз. – Ее звали Аня.

Это продолжалось еще мгновение. Неверие. Ярость. Мужчина потянулся к ее личику – такому озорному, с заостренными чертами, со слишком круглыми глазами и высокими скулами, так похожими на его собственные.

И когда Кайя прибыла под градом грязи и ветра, ревущая так, словно рушилось небо, мужчина притянул Хану к себе, поцеловал в лоб, в щеки, держа крепко-крепко, и она даже подумала, что может сломаться. А потом он начал смеяться, несмотря на то, что по его щекам текли слезы, а вокруг бушевала буря.

Он хохотал, мотал головой и ревел, опускаясь на колени в грязь, увлекая Хану за собой и покачивая из стороны в сторону, как делала мать, когда она была ребенком, и звук голоса Ани мог прогнать всю боль и тьму в мире.