Несущая смерть

Александр услышал, как чавкают по грязи чьи-то шаги, густой тягучий всплеск, и повернулся к тощей девушке, бегущей к нему. Она застыла перед капитаном и отдала честь.

На ладонях у нее были нарисованы глаза, а собственные глаза девушки так налились кровью от дождя, что стали почти сплошь красными.

– Капитан, – выдохнула она. – Весть от Зрячих.

Взгляд Александра метнулся к командирской палатке.

– Слушаю.

– Мать Наташа говорит, что ей нужно разрешить приземлиться.

– Ей?

Девушка указала на грифона, кружащего над головой.

– Мать заявила, вы должны как можно скорее привести девочку к ней. Когда вы увидите ее, вы поймете. Это должны быть вы. Только вы. Один.

Александр вздохнул, провел пятерней по отросшей щетине на потрескавшихся щеках. Он наблюдал за зверем, описывающим широкую спираль в воздухе, и в животе мужчины бурчал ужас. Однако отдав приказы командирам колонн, чтобы никто не вступал в бой с грифоном, независимо от того, что сулит шкура зверюги, он приступил к поиску белого флага, которым можно было бы помахать.

– Капитан, – прошептал Пётр. – Лидер. Лидер солдат.

Хана сидела на спине у Кайи под непромокаемой накидкой, не снимая защитные очки, и наблюдала за приближающимся человеком. Они приземлились далеко от линии гайдзинов, Кайя была готова снова взлететь, если вдруг возникнут проблемы.

Арашитора зарычала, когда гайдзин подошел ближе.

– Мы можем поговорить с ним? – спросила она через плечо.

– Я буду говорящий. – Пётр крякнул от усилия, перекинул больную ногу через спину Кайи и соскользнул в грязь.

Пётр захромал к соплеменнику, остановился и отдал что-то вроде салюта: сперва прижал кулак к груди, а затем поднял в воздух.

Человек ответил тем же жестом.

Хана прищурилась, оглядывая мужчину с головы до пят. Чуть за тридцать, длинные светлые волосы, покрытые засохшей кровью. За спиной – огромный боевой молот, подключенный к генератору. Плотный плащ из клеенки накинут поверх черной, как ночь, шкуры волка или медведя: хищника, который при жизни, возможно, был таким же крупным, как Кайя.

И было в мужчине что-то такое… в походке, в развороте плеч. Нечто, напоминающее Йоши. То, как он двигался. Как человек, рожденный быть танцором, которому никогда не показывали па.

Он замер в двадцати ярдах от Петра, стянул полоски ткани, которыми он замотал лицо, и сердце Ханы почти перестало биться. Боги, его лицо! Квадратная челюсть, конечно, грязная и покрытая коркой щетины. Но все равно именно это лицо преследовало девушку во снах… мать, лежащая на кухонном полу, отец, нависающий над ней с бутылкой саке в руке, вечно орущий.