– Так я и узнала, на что способна. В месте, которое называла домом, среди людей, которых считала семьей, спасая жизнь той, которую, как мне казалось, любила. А они вытаращились, бледные, точно призраки, на заживающие раны Тофф. Тогда она села, моргая и глядя на меня своими бездонными глазами.
Диор покачала головой. По ее щекам скатились слезы.
– Они назвали меня в-ведьмой. Все. Даже… даже она. Тофф смотрела на меня так, будто я не спасла ее, а сама пырнула. Я взяла ее за руку, сказала, что люблю, а она отпрянула, как от огня. Испугалась.
Я кивнул, припомнив, с каким ужасом смотрела на меня Ильза в ту ночь, когда я выяснил, что я такое.
– Знаю, каково это.
Диор смахнула слезы с лица.
– Они настучали магистрату, и меня обвинили в убийстве Мерсье. Весь Лашаам требовал моей крови. Я оказалась в клетке, и люди плевали в меня, забрасывали дерьмом. Церковники отправили известие инквизиции, и тогда прибыли те суки-близняшки – сжечь Убийцу Епископа. Еретичку. Ведьму.
Она пожала плечами, грызя ноготь.
– И тут объявилась сестра Хлоя с компанией. Под покровом ночи они вызволили меня из клетки, и мы умчались прочь, во весь опор. Столько дерьма на мою долю выпало, а я еще думала, что с ними все наладится. Сестра Хлоя спасла мне жизнь, Бэл вел себя очень мило, а Сирша, она… – Диор покачала головой. – Все, кто мне дорог, уходят или их у меня забирают. А я, как дура, повторяю одно и то же, опять и опять, в надежде на иной результат. Сама не знаю, отчего так. Не знаю, почему не усвою наконец урок.
– У тебя доброе сердце, девочка. Вот почему.
– Только мне от этого толку никакого. Я из-за этого дерьма с пророчеством тащилась через пол-империи – и ради чего? Ради тех, кто посадит меня в клетку или сожжет у столба? Надо мне быть как ты. Делать что нужно. Брать что нужно. Остальное – в жопу.
– Не надо быть как я, Диор.
– Отчего же? Ты прекрасно справляешься. У тебя жена, дочка, они тебя любят. Остальной мир? Да… ну его в жопу.
Поняв, кого она во мне видит, я уронил голову.
– Жена говорила мне: сердца не разбиваются, а только саднят. Уж и не знаю, верю ли я в это по-прежнему. Понял только, что этот мир жесток. Что святые и грешники страдают одинаково. Что всякий раз, как отдаешь частичку себя кому-то, ее запросто могут разбить. Что некоторые раны никогда не заживают и что порой от человека остаются одни только рубцы. Что время жрет нас живьем.
Диор посмотрела, как я поглаживаю татуировку на пальцах, как играю с кольцом.
– Я видел самые страшные порождения этого мира, девочка. Видел, как людей сажают в клетки и разводят на фермах, точно скот, чтобы утолять жажду исторгнутых адом чудовищ. Видел, как целые армии праведников пускали под нож, а Бог смотрел и палец о палец не ударил. Видел, как родители едят собственных детей. И не скажу, что все налаживается. Не скажу, что верю, как верила Хлоя – в то, что именно ты это исправишь. Я тебе так врать не стану.
Я оторвался от созерцания пламени и посмотрел в глаза Диор.
– Скажу только, что единственный рай посреди этого ада я обрел в кругу любимых. Друзей. Семьи. Думай и дальше о людях хорошее, не надо видеть в них самое худшее. Держись за пламя внутри себя, девочка. Ведь оно заставляет тебя сиять, а если оно погаснет – то уже навсегда. Пойми, что больно бывает. Дьявол, сердце может разбиться, но ты не запирай его в груди.
Я крепко взял ее за руку.
ebooksa