– Освети этот сраный мир.
Диор утерла слезы, и я увидел, что огонь в глазах все еще горит. Она была в крови,
– Это твоя дочь? Пейшенс?
Я кивнул.
– Астрид набила мне ее имя, когда Пейшенс родилась. Остальное… – Я закатал рукава, показывая края эгиды. – Ангелы, Дева-Матерь, мученики – все это утратило значение, и мне захотелось того, что имело бы.
Диор задумчиво пожевала губу.
– Знаешь… Пьющая Пепел рассказала мне… – Она глянула на меч у моего пояса. – О том, как Серебряный орден поступил с тобой и твоей женой. Я понимаю, почему тебе после такого не хочется возвращаться в Сан-Мишон. Не виню за то, что ты хочешь обратно к семье, Габриэль. Ты ведь к нам не напрашивался. Это не твой бой.
– Если то, что говорила Хлоя, правда, то это бой для всех.
– Ты же не веришь.
Я устремил взгляд в огонь и вздохнул, как очень старый человек.
– Я просто не могу поверить в то, что Бог всех нас любит. Слишком уж много всего повидал. Но знаю: мои друзья – высота, которую я не сдам. Я на какое-то время забыл этот урок, но, клянусь, это больше не повторится. Поэтому если твой путь лежит в Сан-Мишон, я с тобой. – Я снова сжал ей руку, сильно, но осторожно. – Не брошу тебя.
Она улыбнулась.
– Так мы друзья, значит?
– Не верится, но
Она смахнула волосы с лица и задумчиво поджала губы.
– Ты… когда узнал, что я не мальчик, стал обращаться со мной иначе.
– Нет. Я стал обращаться с тобой иначе, поняв, что ты не манда.
Диор расхохоталась, а я, засмеявшись в ответ, увидел кое-что: со смехом она отпускала некий груз, который уже давненько ее тяготил.
– На вот, – улыбнулся я. – У меня для тебя кое-что есть.
Я обернулся к связанным в узелок вещам, которые прихватил в портовой лавке. Они лежали в складках тяжелой лисьей шубы, которую я присмотрел для себя, и я стал их одну за другой кидать Диор: