– Слишком много, – отворачиваясь, прорычал аббат. – Больше об этом ни слова.
Я в недоумении схватил его за руку.
– Ты мне все…
Серорук высвободился и угрожающе сверкнул налитым кровью глазом.
– Руки прочь, Габриэль.
Мысли лихорадочно завертелись в голове, и я трижды обругал себя, называя дурнем. Вспомнил пыльный том в библиотеке, слово «аавсунк» на поблекших страницах. Вспомнил, как Рафа объяснял мне в Винфэле его значение, но на сей раз в нужном ключе: оно не переводилось как «сущность». Оно означало жизненный сок, кровь. Вот что они собирались пролить во время ритуала на рассвете.
– Вы ее убьете, – прошипел я.
– Такова цена. – Серорук отвернулся, пряча взгляд, и проскрежетал, будто катал во рту мокрый гравий: – Во имя конца бескрайней ночи. Ради спасения империи.
– Хлоя знает? – не веря ушам, спросил я.
– Это она откопала ритуал, Габриэль.
Сердце мне словно раскололи надвое, а в животе все похолодело и обратилось в камень.
– А как насчет Диор? Она знает? Вы ей сказали?
Серорук смотрел на меня озлобленно, однако его молчание говорило красноречивее слов.
– Чтоб меня, – прошипел я. – Чтоб меня, вы этого не сделаете. Ей всего шестнадцать!
– Одна жизнь, – бросил он. – Одна жизнь в обмен на тысячи… да что там, сотни тысяч! Я десять лет посылал людей на смерть, я веду войну с врагом, который не умирает, но оборачивает наших мертвых против нас же. Подумай, скольких страданий можно избежать! Если завтра вправду взойдет солнце, война закончится, Габриэль! Всякий холоднокровка по всей стране – что порченый, что высший – обратится в пепел от одного удара клинка!
– Удар клинка! По горлу невинного ребенка!
Серорук с вызовом вздернул подбородок.
– Господь Всемогущий простит нам это прегрешение.
– Нет, так нельзя. Это зло в чистом виде, Серорук, ты же знаешь! Сам учил меня: лучше умереть человеком, чем жить чудовищем. А это? Это же, сука, чудовищно!
– Я клялся защищать империю, Габриэль. Быть огнем промеж этого мира и концом всего сущего. – Серорук нахмурился, мрачный, как закат. – И свои клятвы я держу, не то что ты.