Путы на руках ослабли.
Кто-то, как отец, баюкающий сына, коснулся моей груди.
И я ощутил, что падаю.
В ушах засвистел ветер, и я, кувыркаясь, начал долгое падение в объятия матери. Закрыл глаза и при мысли, что наконец снова увижу своих, заплакал… а напоследок почувствовал…
…прикосновение, легкое, как звездный свет.
Мягкое, как первый снег.
Крылышки мотыльков.
XXVI. Нарушенные клятвы
– Когда тьма отступила, я почувствовал жжение на языке. В глотку мне, растекаясь по жилам, устремился огонь. Вкус меди и ржавчины, осенних красных костров, гимн одновременно знакомый и непохожий ни на что.
Кровь.
Кровь.
Я распахнул глаза, когда, ошарашенный, понял: я не мертв, мне не дали уйти на заслуженный покой, в теплые объятия семьи. А главное – я нарушил клятву, данную под обломками дома, обещание, которое прошептал своей даме, когда та одарила меня на прощание. Я сказал, что больше ни капли крови не коснется моих губ, но вот ее вливали мне в рассеченную глотку, оттащив от самого порога смерти.
Это была кровь старожила.
Она стояла на коленях, прижимая запястье к моим губам, – чудовище в теле девы, в маске с кровавым отпечатком ладони на месте рта. И оно глядело на меня бледными мертвыми глазами. Я рывком поднялся с окровавленного снега, и она отпрянула; длинные черные плети волос всколыхнулись, точно земляное масло на воде, а в руке появился блестящий меч.
– Л-Лиат, – сдавленно, задыхаясь, произнес я через боль.
Она церемонно поклонилась, и вновь этот мужской жест в исполнении существа, такого женственного, показался мне странным. Но мысли были как шепот, заглушаемый яростью – от того, что клятву, данную жене, нарушила за меня эта бессмертная пиявка.
– Как ты посмела, – прорычал я и, покачиваясь, двинулся к ней. – К-какого хера ты…
– К чему такой гнев, Угодник? Мы же тебе жизнь с-с-спас-с-сли.
– Не тебе ее было спасать! И не так!
Я сплюнул на снег красным. Во рту все еще горел чудесный и отвратный огонь, от которого покалывало в самых кончиках пальцев. Горло мне рассекли сребростальным клинком, но рана затянулась, и это служило пугающим доказательством силы, заключенной в мертвом сердце Лиат. Я и прежде пробовал кровь старожила – курил ее, и трепет, что переполняет тебя от вековой мощи, не был мне в диковинку. Однако ни разу прежде я не чувствовал такой силы. Я утер губы липким рукавом и снова сплюнул. Дрожащим от ненависти голосом сказал:
ebooksa