Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ах ты сука, – сжал кулаки, – пиявка, сраная…

– Тебя подхватили в воздухе тыс-с-сячи наших крыльев, наша вс-с-скрытая жила отвела от порога с-с-смерти, а ты вс-с-се так же ос-с-скорбляешь нас-с-с, как ребенок, которого ос-с-ставили без с-с-сладкого пос-с-сле ужина. – Лиат покачала головой и поцокала языком. – Тебя же не так вос-с-спитали.

– Ты ничего обо мне не знаешь. Ни о матери, что меня вырастила, ни о моем доме. Ни о крови в моих жилах, ни о цене, которую я платил. Еще раз заговоришь так, будто знаешь меня, вампир, и я вырву нахер лживый язык из твоего мертвого черепа.

– Отчас-с-сти я тебя так ненавижу, что хочу с-с-сказать: попробуй. – Она покачала головой и немного грустно сказала: – Но не с-с-сегодня.

– Ненавидишь меня? Ты же меня не знаешь.

– Разве мы так изменилис-с-сь? – спросила она. – И ты больше нас-с-с не узнаешь?

Вампирша сняла маску, и снова, как тогда, при Сан-Гийоме, мой взгляд упал на нижнюю половину ее лица, на жуткую рану: нижней губы и кожи на подбородке просто не было. Края были рваные и не заживали, будто плоть сорвали, как надоевшую перчатку. Я разглядел обнаженные зубы нижней челюсти, хрящи и кости; и когда Лиат снова заговорила, мне открылось ужасное зрелище – как двигаются мышцы горла.

– Когда-то было еще хуже. Ты бы точно не признал нас-с-с. Но теперь мы ближе к тому, какими были прежде. Так что прис-с-смотрис-с-сь еще раз, Габриэль. Хорошенько.

Я заглянул в выбеленные смертью глаза и увидел что-то этакое в их разрезе… А когда Лиат изящной ручкой убрала длинные черные волосы, то нечто в овале ее лица и изгибе бровей затронуло во мне некую струну. Во мне будто искорка вспыхнула, когда я понял, кто это.

– Ты правда не узнаешь нас-с-с?

Озарение пришло как удар молотом по лбу. Нахлынули воспоминания о потерянном детстве, о спаленном доме и пепелище на месте города. Я замотал головой, решив: невозможно. Вспомнил день, когда вернулся в Лорсон и увидел, что сотворила с ним в отместку за мои грехи Лаура Восс. Мама, мертвая, на снегу, тянется к часовне, а там на руках у отца Луи еще одно тельце: кости, как обугленные хворостинки, обтянутые почерневшей кожей. Однако видно было: это девочка. Служка.

Моя сестренка.

Моя маленькая чертовка.

– Селин… – прошептал я.

Она попыталась улыбнуться половиной лица, и от этого вида у меня скрутило в животе.

– Вот и свиделись, братец.

Когда я уехал в Сан-Мишон, Селин была еще девчонкой, но ведь девчонки в таком возрасте растут быстро. А тут еще и половины лица нет, и глаза выбелены смертью – немудрено, что я не признал ее. И все же… после стольких-то лет… Я просто не верил глазам.

– Но… я видел твой сгоревший труп, в церкви!

– Не мой, – ответила, качая головой, Селин. – В тот день меня в час-с-совне не было. Я гуляла с с-с-с с-с-сыном каменщика, Филиппом. Ты его помнишь.

Она сощурила бледные глаза, словно воспоминания причиняли боль.