— Да, опасно, — подтвердил Хирон. — Я вот уже много лет никому не разрешаю пробовать. Мы не знаем точно, что случилось. Похоже, человечеству больше не нужен оракул.
— Мы уже обсуждали это, — сказала Мей. — И я знаю, что могу. Гермес, это мой шанс сделать что-то доброе. Мне ведь не просто так был дан дар предвидения.
Я хотел закричать, предупредить Мей Кастеллан, что она не должна это делать. Я знал, что сейчас произойдет. Наконец-то я понял, как она погубила свою жизнь. Но я не мог ни пошевелиться, ни раскрыть рта.
Гермес казался больше обиженным, чем взволнованным.
— Если ты станешь оракулом, то не сможешь выйти замуж, — объяснил он. — И ты больше не сможешь увидеть меня.
Мей прикоснулась пальцами к его руке.
— Я ведь не могу быть с тобой вечно. Ты скоро уйдешь от меня. Ты бессмертный. — Гермес попытался было возразить, но она положила руку ему на грудь. — Ты знаешь, что это правда. Не пытайся щадить мои чувства. И потом у нас с тобой замечательный ребенок. Я ведь, даже став оракулом, все равно смогу воспитывать Луку.
Хирон закашлялся.
— Да, но, откровенно говоря, я не знаю, как это повлияет на дух оракула. Женщина, у которой уже есть ребенок… насколько мне известно, такого еще не случалось. Если дух не примет…
— Он примет, — гнула свое Мей.
«Нет, — хотел закричать я. — Не примет».
Мей Кастеллан поцеловала младенца и передала его Гермесу.
— Я быстро.
На прощание она еще раз улыбнулась им исполненной уверенности улыбкой и поднялась по ступенькам.
Хирон и Гермес принялись молча мерить шагами площадку перед домом. Младенец продолжал вертеться в своем одеяле.
Вдруг окна дома залило зеленое сияние. Обитатели лагеря прекратили играть в волейбол и уставились на чердак. По клубничным полям пронесся холодный ветер.
Гермес тоже почувствовал это.
— Нет! — закричал он. — Нет!
Он сунул младенца в руки Хирону и побежал на крыльцо. Но прежде чем он успел открыть дверь, солнечный день расколол жуткий вопль Мей Кастеллан.
Я так быстро сел, что стукнулся лбом о чей-то щит.