Они были
И Маришка была готова продать Нечестивым душу, лишь бы обладателем туфель с металлическими набойками, что выдавали себя остротой стука, было умертвие, упырь или какая угодно иная нечисть.
«Кто угодно, – мысленно молила она. – Только не учитель, пожалуйста, только не учитель!»
А перед глазами уже стоял – совершенно не к месту – старый приютский сарай. И Настино ручное зеркальце, прихваченное из теткиного дома, свечи, мизинец, проколотый швейной иглой… И пальцы, сцепленные в замок на груди. И мольба, беззвучно слетавшая с губ: «Только бы не учитель, пожалуйста, только не учитель!»
Всё это уже было. Было. Великое множество раз.
И в один из таких, к примеру, там, в тёмном сарае – где свеж ещё был запах задутых свечей – вжавшихся в угол девчонок обнаружил именно Яков.
Такое лучше бы и не вспоминать никогда.
Они гадали на женихов в ночь новолуния, в странно бесснежный и промозглый январь. Их было четверо: две старшие – Марья и Лукерья, и две тогда ещё младшегодки – Настя и Маришка.
Их отлупили. Сильно, иначе и не бывало. Сначала прямо там, в сарае. Лошадиный кнут с десяток раз прошёлся по тощим девчачьим ладошкам. Но то было только началом.
Порки на манер казней приходились всегда на раннее утро. До завтрака и до занятий. На них собирали весь приютский выводок: от малышей – вчерашних беспризорников до выпускников. Приглашали и кого-то из совета попечителей. А ещё весь преподавательский состав, конечно. И всех прислужников… Даже сторожа, вечно охочего до бутылки. Это был ведь целый ритуал.
Особым движением учитель срывал с осуждённых сорочки. Особым узлом привязывал к позорному столбу. Особым жестом обмакивал в котомке с ледяной водой розги.
И хоть лупили их тогда уже с одинаковой силой – младшим воспитанницам приходилось далеко не так худо. Ведь их тела ещё не успели поменяться, «
Звук шагов, только сделавшись совсем громким, оглушительным, сумел вырвать Маришку из непрошеных воспоминаний. Пришлось сморгнуть наваждение, вновь обнаружить себя в кромешной темени.
Маришка не боялась темноты. Просто она, пожалуй, её
Ступени скрипнули совсем близко, и Настя, стоявшая в четверти аршина от галереи, отступила назад. Каблук её вонзился в ногу Ковальчик, и у той перед глазами вспыхнули белые пятна. Стиснув зубы, Маришка вцепилась в Настино плечо, пытаясь её отпихнуть.
– Да прекратите же! – едва слышно прошипел Володя.
И воспитанницы, опомнившись, замерли.
Стоило возне их стихнуть, как стало ясно: с лестницы не доносится больше ни звука.
«Дерьмо-дерьмо-дерьмо!»
У Маришки над губой выступил пот.