Паучье княжество

22
18
20
22
24
26
28
30

Как то часто и бывает, когда вокруг недостаёт сверстников, дети пытаются водить дружбу со старшими, но… Старшие редко желают возиться с мелюзгой. По крайней мере, с Маришкой никто не желал. В первые её четыре года в приют практически не поступало новых малышей. Старшегодки Маришку совсем не замечали, а из более-менее близких по летам, что не лежали в постели с вечной лихорадкой, была лишь Варвара. Но у той имелся старший брат – он жил в соседней мальчишеской спальне и был у них важной птицей. Так что, чтоб дружить с Варварой на равных, не могло быть и речи. Маришка быстро смекнула, что не светит ей ничего лучше, чем проводить время просто с самой собой. И в том в действительности не было ничего такого.

Ей было… даже почти хорошо.

Тканевые обрезки, что не годились для ярлычков, и после уроков рукоделия выбрасывались старшими девочками, служили ей куклами. Сваленная в клубок жухлая трава – мячиком. А сор и камни, летевшие под приютский забор с большой дороги, – драгоценностями и украшениями, как у знатных городских господарочек, что иногда приходили поглазеть на приютских детей.

Одна из таких особенно приглянулась Маришке – тоже беленькая и темноволосая, она могла бы быть её родственницей… Или, может быть, даже маменькой? Маришке казалось, что они с нею были очень-преочень похожи. Впрочем, совсем никто больше так не считал, и стоило Маришке размечтаться вслух – как старшие девочки подняли её на смех.

Старшие любили над ней потешаться. Конечно, когда вообще замечали.

Играть одной было несложно. В тёплые дни Маришка до темноты засиживалась во дворе. Тряпичным куклам побольше полагалось быть учителями и попечителями, обрезкам поменьше – сиротами. Играть в приют она могла до бесконечности, ведь, в отличие от настоящего, в этом – управляемом её тонкими пальчиками – у Маришки было много друзей. А ещё маменька-господарочка, частенько приходившая её навещать да обещающая забрать домой. И Яков Николаевич, то был её родным папенькой, то дядей – на тот счет Маришка долго не могла решить.

Нет, в одиночестве не было ровным счётом ничего страшного. Маришка прекрасно была обучена с ним сосуществовать. Но здесь – посреди старой крутой лестницы, в чужом доме – тревожило её вовсе не оно.

Приютская шагнула к перилам. Перегнулась через деревянную балюстраду и заглянула наверх.

«Всего один пролёт, – подумалось ей. – Один».

Она могла бы окликнуть Настасью. Убедить её, что в комнате им будет куда безопаснее, – и так очевидно и было. Но не стала этого делать.

«Ты свою дорожку выбрала, подруга», – злобно пронеслось в голове.

Где-то в глубине дома ветер с глухим стуком распахнул оконные створки. И Маришка распрямила спину, словно ужаленная неуместным громким звуком.

Она оглядела соседнюю галерею, хмуря брови, близоруко щуря глаза. Арка, скрывшая остальных воспитанников, казалась такой крошечной, далёкой.

«Не пойду!» – упрямо стиснула зубы Маришка.

Это было глупо. Это было безумием. И конечно, малявка того не стоила.

Лунный свет, бьющий меж досок одного из окон, вдруг пропал. А через долю мгновения вновь появился. Маришка уставилась на окно, веля себе думать о ночных птицах. Ночных птицах, и ни о чем другом!

Да только откуда взяться ночным птицам, раз на многие вёрсты вокруг была здесь одна пустошь?

Маришка приказала себе отправляться в спальню. Занесла над ступенью ногу, стиснув пальцами перила. Но свет в окне мигнул ещё раз.

И она позорно сорвалась с места, оставляя лестницу позади.

И бросилась к арке, той самой, ранее поглотившей Настасью. И всех остальных.