Но там было пусто. А от свежих воспоминаний по телу всё равно прокатилась дрожь.
Маришка нехотя обернула Настю своим одеялом, не отрывая глаз от мерзкой темени под кушеткой. Подруга не сопротивлялась, все ещё сосредоточенная на том, чтобы успокоить дыхание.
– Ну… – неловко сказала Маришка. – Ну… успокойся, а?..
Настя закрыла лицо руками и отвернулась. Всхлипы стали более хриплыми, грудными.
Маришка замерла. Подступало раздражение.
Она не могла, а может, просто не хотела подобрать нужных слов. Все ещё чувствуя обиду, приютская огромным усилием воли заставляла себя прижать к груди горячую голову подруги. Почти нежно, а между тем на языке вертелось лишь:
«Чтоб тебя разорвало, да прекрати, молю!»
Не будь у той «припадка», после сегодняшнего она не подошла бы к ней и на шаг. Но Маришка хорошо знала, как сложно справиться с приступом самой. Знала, что наутро у Насти от рыданий так разболится голова, что та не сможет встать с кровати. Но её заставят пойти на завтрак, а затем заняться уборкой и уроками. Знала, что от боли и слабости её может даже стошнить. Но никому не будет до этого дела. И вечером от переутомления «припадок», скорее всего, повторится. А ещё её накажут.
«Пожалуй, ты заслужила…» – зло подумала приютская. Но, вместо того чтобы оставить лжеподружку, вдруг просипела:
– Сон грядёт, глаза смыка-ая… – и сразу умолкла, стыдясь вырвавшихся слов.
Настя резко выдохнула. Её плечи на миг перестали трястись.
Маришка сглотнула и прикрыла глаза. Щёки залились краской:
– Сон грядёт, глаза смыка-ая, – всё же заставила себя снова пропеть она. Тихо и неуверенно. – Засыпай скорей… Нет, вставай. Мы простудимся.
Маришка подумала было, что подруга воспротивится и оттолкнет её руки. Но Настя, обмякшая от истерики, будто и не заметила, как приютская потянула её наверх, а затем усадила на кровать.
– Я спою тебе маменькину колыбельную, идёт? – сама не зная зачем, спросила Маришка.
Настя не ответила. Вместо этого легла на подушку и повернулась спиной к Маришке, уместившейся на краешке кровати, словно птичка на жёрдочке – поджав под себя здоровую ногу. Было неловко. Хотелось отстраниться, да и вообще уйти. Но Ковальчик сдержалась. И осталась.
– Сон грядёт, глаза смыкая. Засыпать скорей велит. Мягкими руками мамы…
Голос Маришки дрогнул. Она снова смолкла, чувствуя растущий в горле царапающий ком. Но заметив, как замерла Настина спина, сглотнула и заставила себя продолжить.
Маришка даже не пела – так, скорей, говорила, растягивая слова. Но всё же отдалённо это могло бы сойти за колыбельную. Ласковую, неловкую да нескладную – какая и вправду могла бы звучать из уст не слишком изобретательной, но, безусловно, любящей матери.
ebooksa