4.31.6 Детская телепортация
Она медленно выплывала из сна, ее мягко покачивало, как на корабле, лицо обдувал ветер, было тепло и темно. Приоткрыв глаза, она поняла, что лежит на кровати в спальне, рядом на полу сидел господин министр и держал ее за запястье, но сразу же отпустил. Тихо сказал:
— У вас температура поднялась, Док прописал лечебные травы и запретил вас расстраивать. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — она потянулась и перевернулась на бок, улыбнулась: — В моем мире это называется "детская телепортация", когда засыпаешь перед телевизором, а просыпаешься на кровати, и папа снится.
Он улыбнулся и опустил глаза, Вера помолчала, тихо спросила:
— Хотите пояс?
— Не все так просто, Вера. Я не Двейн, у меня много ограничений. — Она молчала, он молчал, медленно поднял глаза и медленно опустил, чуть улыбнулся: — Конечно, хочу. Но я хочу иметь на него право, и гордо носить, а не хранить в сундуке как вор.
— Это же могут делать не родственники?
Он медленно глубоко вдохнул, на секунду закрыл глаза, встал и совсем другим тоном сказал:
— Я ставлю чай, приходите.
Он ушел шуметь на кухню, она медленно встала и потянулась, поморщилась — все тело ломило, не особенно сильная, но доставучая ноющая боль поселилась в глубине мышц, медленно выкручивала суставы, бродила в голове от виска до виска, иногда попинывая затылок. Обычно ей было так безосновательно плохо после Миланкиных "любовей до гроба", из-за которых она погрязала в рыданиях и прогуливала работу, точно так же — сначала Вера раскачивала ее и фонтанировала энергией, а на следующий день за это расплачивалась.
"Надо же, я винила в этом вино, громкую музыку и табачный дым в клубах. А все проще."
Она застелила постель, умылась, пошла на кухню. Там господин министр мешал в двух маленьких кастрюлях кипящую воду с какими-то лепестками и листиками, смотрел на часы. Вера остановилась в дверях и шутливо спросила:
— Колдуете?
— Вроде того.
"Дзынь."
— Это наш с вами "чай", это мой, это ваш, Док сказал выпить все.
— А от чего мы лечимся?
— Я — от воспалений, вы — от переутомления и общей печальности бытия.
— Я с вами поделюсь, — хихикнула Вера.