— Снимайте уже!
— Как вы нетерпеливы, госпожа Вероника, — укоризненно вздохнул министр, расстегивая последнюю пуговицу: — Снимайте.
Она сняла, ощущая волну того запаха, который отпечатался на диване, на миг захотела спросить, но не решилась, обошла стол и повесила рубашку на второй стул, посмотрела на господина министра, он выглядел довольным выше крыши:
— Вы лечить меня будете или любоваться? Я понимаю, в вашем мире это в порядке вещей, но здесь приличное общество, я пришел за медицинской помощью.
"Дзынь."
Она все-таки не выдержала и улыбнулась, обошла его и провела кончиками пальцев по талии вверх, до завязок жилетки, министр напрягся и чуть отдернулся, по плечу посыпались гусиной кожей мурашки. Вера ахнула:
— Господин министр боится щекотки?
— Не боюсь.
"Дзынь."
— Ясненько… Я осторожно.
"Дзынь."
Она продолжала искать завязки, он напрягался и делал вид, что совершенно ему не щекотно, пока она не нашла завязки в его руке, он их держал и продолжал упорствовать, даже когда она за них дергала. Через полминуты она уже смеялась и обзывала его плохим пациентом, отбирая завязки силой, он сдался и позволил себя раздеть. И смеяться ей расхотелось.
Эти бесконечные шрамы, новые поверх старых, швы, синяки и свернувшийся дракон — все вызывало в ней дрожь ужаса, память о боли, руки немели, голова кружилась, воображая запах лекарств и спирта, опять, ей опять придется это делать…
— Вера?
— Что? — голос сегодня объявил ей бойкот, министр обернулся, внимательно заглянул ей в лицо:
— Все уже хорошо, это не будет больно.
В памяти накладывались картинки с его лицом в золотых бликах и прошлым разом
— "мне не больно, продолжай".
Она кивнула:
— Хорошо, — осмотрела его спину, нервно хрустя пальцами, он скомандовал: