Кексики vs Любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Добровольные пожертвования конечностей для Фонда голодных акул принимаются без всякой записи, — смеется Тимур, и я сама фыркаю, не в силах сдержаться.

Глава 15. В которой героиня все-таки возвращается к заводским настройкам

— И-и-и?

У меня нет даже сил смотреть в лицо сестре. Она слушает меня с таким восторгом в глазах, будто я рассказываю не самую идиотскую историю в моей жизни, а новую книгу Джорджа Мартина вслух читаю.

— Что “и-и-и”? — передразниваю я. Боже, зачем я вообще раскрыла рот? Кто меня вообще заставлял объяснять Маринке, почему я вместо её туфель возвращаю ей новые в три раза дороже.

— Что дальше-то было? — сестрица корчит мне недовольную рожу. — Чем все закончилось? Вы поехали к нему после погружения?

— Нет.

— Вы поехали к тебе после погружения? — в тоне Маришки звучит феерическое осуждение. Ну конечно, после кабриолета-то! Надо было не ко мне в занюханную ипотечную однушку ехать, а в Бурцевский дворец, пентхаус, или что там у него вообще?

— Никуда мы с ним не поехали после погружения, — отрезаю сердито и максимально емко. Чтобы свести к минимуму лишние вопросы и эмоции.

Хотя на это у меня шансов не было. Это же Маринка!

Она даже шипеть умудряется так, что с дальних концов платформы люди оборачиваются.

— Что-о-о?

— Что слышала, — огрызаюсь, заранее зная, что сейчас будет тот еще концерт, — после погружения я из океанариума сбежала. На такси.

— О-о-о!

Маринка хватается за сердце и горестно оседает на ближайшую лавочку. Скорби на её лице столько, будто она только что увидела, как кто-то под поезд подходящий бросился. Кажется, она уже и мою свадьбу с Бурцевым спланировала, и количество детей.

— Он — не мой тип, — произношу и упрямо стискиваю губы, — не мой, и все тут.

— А кто твой тип, Юля? — страдальчески стонет сестра. — Женечка этот твой с пивным пузом? Тевтонцев, любимый сыночек, которого мамочка холила и лелеяла?

— Ну не Бурцев же!

— А чем плох Бурцев? — возмущается Маринка в тон мне. — Шикарный, спортивный, толковый…

— На шикарной тачке, — елейно откликаюсь я, — в этом же счастье.